Безусловно, это конфликт мировоззрений, и политические последствия от такого конфликта неизбежны.
Система нравственных координат России, особенно в ее применении к современной внешней политике, существенно отличается от западной.
У постсоветской России нет направляющей идеологии, но она утверждает, что определенные ценности, принятые ею в качестве общих принципов поведения, ближе по духу международному порядку, чем остальные. России хочется, чтобы такие принципы поведения нашли большее признание. Но соглашаясь с тем, что культурное развитие каждой нации уникально, она решительно противостоит попыткам насаждения какого-то одного набора нравственных ценностей за пределами своих границ. По ее мнению, мировое сообщество может на законных основаниях взывать к транснациональным этическим нормам только тогда, когда на это дает санкцию Организация Объединенных Наций. Это высокая планка, однако, как заявляет Россия, она была поднята на такую высоту специально, дабы не допустить злоупотреблений.
Конкретные ценности, которые Россия считает наиболее подходящими для международного порядка, являются общими для четырех ее традиционных религий— иудаизма, христианства, ислама и буддизма. Их комфортное взаимодействие друг с другом и с государством, утверждает Россия, указывает на то, что религия необязательно должна быть источником конфликтов в современном мире. Более того, российские представители часто отмечают, что западные страны могут многое перенять у России.
Эта концепция нравственных ценностей приводит к трениям с Западом по четырем направлениям.
Первое это характер международного порядка. С тех пор, как права человека и демократия в 1970-е годы в явной форме стали целями внешней политики США, западные политические лидеры заявляют, что в лучшем из всех возможных миров внешняя политика является отражением внутренней политики. Построенная на этой посылке теория (теория демократического мира) в своей самой популярной форме гласит, что демократии не воюют друг с другом. Поэтому отстаивающие демократию государства продвигают желательный в нравственном плане миропорядок, а возражающие против таких усилий государства считаются безнравственными.
Поскольку Запад озабочен проблемами демократии и прав человека больше, чем международные институты, Соединенные Штаты и их союзники изыскивают пути обхода таких институтов, утверждая, что западные ценности пусть не де-юре, но де-факто являются общемировым стандартом. Поэтому, когда несколько западных стран действуют заодно, им не нужен формальный мандат ООН. Такая точка зрения вызывает существенные трения между Россией и Западом.
Третий источник напряженности связан с ослаблением роли традиционных религий как арбитров нравственности на Западе. Кое-кому на Западе кажется, что мировое сообщество сегодня должно искать некую альтернативную нормативную концепцию. Согласно этой точке зрения, поскольку такие ценности как индивидуализм, антиклерикализм и модернизация привели к подъему Запада, они являются соответствующим эталоном для всего человечества.
И наконец, Русская православная церковь сегодня тесно взаимодействует с государством. Она часто оказывает интеллектуальную и моральную поддержку государственной политике — не потому что вынуждена, а потому что хочет это делать. Церковь безусловно придерживается той нравственной концепции, которая находится на вооружении российской внешней политики. Она продвигает эту концепцию, так как убеждена, что создание благоприятного международного порядка поможет ей в выполнении триединой миссии спасения: это спасение человеческих душ, спасение всех национальных христианских культур и спасение всего человечества. Нет нужды говорить о том, что это столь же далеко от доктрины отделения церкви от государства, как Восток далек от Запада.
Теперь нравственные контуры сегодняшнего конфликта между Востоком и Западом должны быть очевидны. Россия выступает против утверждения единого набора культурных ценностей в качестве стандарта международного поведения. Многие на Западе в ответ заявляют, что западные ценности это не какой-то одиночный культурный стандарт, а стандарт фактически универсальный. Россия называет это односторонним подходом и ратует за создание многополярного мирового порядка, основанного на многообразии культур (плюрикультурализм) как оптимальной альтернативы.
Сторонники многообразия культур заявляют, что в разнообразии стран и народов имеется изначальная ценность (Владимир Путин называет ее «богоданной»). Это существенно отличается от мультикультурализма, который ценит разнообразие внутри стран. Для России разнообразие внутри стран менее ценно, чем разнообразие между ними. В отличие от него, западные государства больше ценят разнообразие внутри наций (права индивидуума), а между нациями они стремятся подчинить национальные культурные различия стандартам, таким как права человека, которые отражают современные ценности Запада.
Потенциал для возникновения международного конфликта очевиден, но он вряд ли неизбежен. Во-первых, если мы посмотрим на эти дебаты в историческом и религиозном контексте, то увидим, что у них на Западе есть глубокие корни.
Так, российский плюрикультурализм, утверждающий, что национальные культурные различия накладывают определенные нравственные ограничения на проведение внешней политики, у нас в стране называли «американской исключительностью». На нее часто ссылались как на причину того, почему Америка НЕ проявляет активности за границей «в поисках монстров, которых надо уничтожить», как говорил Джон Куинси Адамс (John Quincy Adams). А теперь сопоставьте это с прошлогодним заявлением президента Обамы в Вест-Пойнте, где он сказал: «Америка всегда будет лидировать на международной арене. Если не мы, то никто». В его утверждении само собой разумеется, что подчинение всех наций американскому руководству есть моральное благо.
Понять, как со временем менялась система наших нравственных ценностей, мы можем из того заявления, которое сделал Адамс. Его беспокоило то, что если Америка «станет мировым диктатором, она больше не сможет управлять собственным духовным началом». Сегодня эту обеспокоенность высказывает даже не американец. Ее высказывает Владимир Путин.
Кроме того, система нравственных ценностей православной церкви не является «анти-модернистской» или «анти-либеральной», как может показаться на первый взгляд. В работах высокопоставленного российского духовенства на эту тему есть множество нюансов. Они заявляют, что просвещение и либерализм были ценными и прогрессивными общественными идеями в свое время; но когда Запад отказался от системы нравственных ценностей, которую представляла церковь, они деформировались и стали безобразными и чудовищными.
Что целиком и полностью отвергает православная церковь, так это отделение церкви от государства. А поскольку современные западные общества считают, что доктрина отделения церкви от государства, а также современность и либерализм создают жизненно важное западное триединство ценностей, Русская православная церковь активно борется с такой позицией.
Безусловно, это конфликт мировоззрений, и политические последствия от такого конфликта неизбежны. Вполне понятно, что в светском дискурсе Русскую православную церковь часто считают политической силой, какой она определенно является. Она также является экономической силой, правовой силой, культурной силой и образовательно-воспитательной силой. То есть, церковь активна буквально во всех сферах жизни общества. Но мы должны задуматься о другом: как наилучшим образом не дать этому конфликту идеалов перерасти в открытую вражду. Один из способов ослабить политические последствия от столкновения религиозных взглядов и представлений — это признать, как мало такая светская активность значит для православной церкви.
Мы никогда не должны терять из виду то обстоятельство, что церковь прежде всего видит в себе сверхъестественную силу, проявление Святого Духа в истории. Ну какое значение могут иметь политические баталии, когда идет борьба за душу каждого человека и за душу всего человечества? Для церкви значение имеет только такая борьба. Это причина ее существования, и исход такой борьбы ни в коей мере не будет определяться политикой.
Более того, в этой всеопределяющей борьбе церковь обладает почти непреодолимым преимуществом над всеми прочими политическими игроками, над правительствами и даже над нациями. Временные рамки ее успеха это бесконечность. Победить ее в бесконечности — это ужасно трудно.
Но насколько успешно может действовать Россия, пропагандируя свою систему нравственных ценностей? Насколько эти ценности привлекательны? Ответ зависит от того, о каком регионе мира мы ведем речь.
Если думать о «мягкой силе» как о средстве, которое использует религиозную и/или культурную близость для достижения внешнеполитических целей, то нет ничего удивительного в том, что большинство российских соседей до сих пор реагируют на нее весьма положительно и отзывчиво. Иногда, как это было на Украине и в Грузии, такая взаимозависимость проявляется по принципу «от любви до ненависти один шаг», благодаря чему Россия остается в центре общественного внимания, хотя национальные элиты отчаянно пытаются освободить свои страны от российского культурного влияния.
Таким образом, культура и религия остаются важными инструментами России в ее усилиях по созданию Евразийского союза и по противодействию его альтернативам — ведь гораздо проще создавать привлекательные в политическом и экономическом плане варианты действий на общей культурной основе, нежели пытаться делать все наоборот.
Но реальным испытанием для российской мягкой силы могут стать ее попытки формировать предпочтения в тех районах земного шара, которые находятся за пределами ее культурного влияния. Чтобы расширить зону своего охвата, Россия подает два простых сигнала, которые способны найти мощный отклик во многих не западных странах.
Первый сигнал заключается в том, что это совершенно правильно, когда не западные страны остаются верны себе. Чтобы добиться успеха в этом мире, вовсе не обязательно шагать в ногу с западной моделью развития. Усиление БРИКС, утверждает Россия, доказало, что разные подходы к развитию могут вполне успешно конкурировать с «вашингтонским консенсусом», а местные традиции дают богатый запас социальных ресурсов, которые можно использовать для повышения своей конкурентоспособности в мире. Второй сигнал о том, что надо бросить вызов преобладающим на Западе представлениям о преимуществах потребительского общества. Во многих не западных странах потребительство винят не только в том, что оно напрямую ведет к кризису духовности, но и в возникновении ресурсных, демографических и экологических кризисов. Общий ответ на это — стремление к устойчивому, учитывающему будущие потребности автохтонному духовному развитию, на базе которого можно построить устойчивое, учитывающее будущие потребности автохтонное экономическое развитие.
В своей книге The Righteous Mind (Праведный ум) профессор Джонатан Хайдт (Jonathan Haidt) отмечает огромную разницу в ценностях между «Западными, Образованными, Промышленно Развитыми, Богатыми и Демократическими» странами, и теми нациями, которые отдают предпочтение «морали общины» или «божественной этике». Говоря о последних, Хайдт пишет: «Личная свобода светских западных стран, включая ничем не ограниченную свободу выражения, выглядит как распущенность, гедонизм и восхваление примитивных инстинктов человека».
Такое единодушие по поводу этих весьма аморфных ценностей превращается в хорошо различимую глобальную повестку по созданию нового мирового порядка. Вызвано это усиливающимся ощущением того, что у Запада, который все еще господствует в плане власти, силы, богатства и ресурсов, отсутствует тот культурный и духовный потенциал, который помогает преодолевать многочисленные глобальные кризисы. Традиционные религии тоже обычно поддерживают идею о том, что у человечества есть предел возможностей по преобразованию самого себя и окружающей среды, и что утверждения об обратном, с которыми выступают Западные, Образованные, Промышленно Развитые, Богатые и Демократические страны, это опасное высокомерие.
Большинство западных аналитиков не понимает, как такое может привести к слиянию интересов столь разных стран как Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка. Пожалуй, здесь следует исходить из других позиций: мягкая сила БРИКС это выражение не какого-то одного набора национальных ценностей, а общих ценностей, которые, как считают данные государства, должны лечь в основу нового международного порядка.
Российская система нравственных ценностей в полной мере соответствует такой повестке, увеличивая воздействие ее мягкой силы. Россия сегодня считает, что может рассчитывать на ряд ключевых государств, которые поддержат ее перед лицом агрессивной западной враждебности, так как ее усилия выгодны не только ей самой, но и косвенно всем странам, вместе с ней стремящимся к новому международному порядку.
