Уже можно утверждать, что этот год стал особенным для украинского кинематографа. Если до этого в нашем коммерческом прокате не было ни одной отечественной ленты, то теперь их появилось целых шесть. Четыре уже побывали в прокате с разным успехом. Очередь — за Orange Love Алана Бадоева и «Аврора, или что снилось спящей красавице» Оксаны Байрак. На международных же фестивалях Украину чаще всего представляют «Хеппипипл» и все та же Orange Love. Специально для «ЭИ» интервью дал продюсер «Оранжевой любви» Владимир Хорунжий.
— Почему оранжевая революция показалась Вам подходящей темой для фильма?
— Я вам сразу скажу, что в фильме Orange Love от оранжевой революции лишь название. Изначально события на Майдане двухлетней давности действительно были интересной темой для нас. Первая версия сценария фильма полностью базировалась на них. Но это не тот сценарий, по которому в конечном итоге Orange Love был снят. В процессе работы над картиной оранжевая революция потускнела, побледнела и из оранжевой превратилась в цвет, который не совсем подходит кино и прессе. Так что название осталось, а фабула значительно поменялась.
— Не боитесь, что Ваши зрители разделятся по политическим признакам?
— Абсолютно нет, потому что хоть название и осталось, смысл фильма, его сюжет, драма абсолютно не касаются оранжевой революции. Я посмотрел «Оранжевое небо» и фрагменты еще одного фильма, который касался этой темы. Они базированы в палаточном городке, на Майдане, в самом эпицентре революции. Наша лента избегает этих мест, в ней нет никаких политических моментов, нет персоналий политиков, у нас совершенно другая история. Она про любовь и драму двух молодых людей. Он — российский фотограф-экстремал, приехавший в Украину. Она — девушка-виолончелистка, находящаяся на распутье в своей жизни. Orange Love повествует об их взаимоотношениях, их высоких и нижних точках. Все.
— Каков бюджет картины?
— Бюджет приближается к $3 млн. Хотя в прессе в разное время назывались и другие суммы, именно эта соответствует действительности.
— Насколько я понимаю, фильм уже давно готов, но показывается только на фестивалях. Есть проблема с дистрибуцией?
— Он не совсем давно готов. Я только в мае привез его тепленьким из лаборатории на каннский кинорынок, который обычно проходит при ежегодном фестивале. При этом мы все же не успели дать законченный вариант фильма для показа на конкурсе кинокритиков. Я имею в виду не официальную программу Канн, где режиссеры-мэтры представляют свои работы, а конкурс, на котором просматриваются работы молодых авторов. Видите ли, сам процесс киносъемки Orange Love был закончен вовремя. Несмотря на то что снимали в четырех разных столицах — Варшаве, Праге, Москве и Киеве, — мы вложились в смету и расписание. Однако процесс производства фильма не заканчивается на съемке — это только половина дела. Следующая за ним стадия пост-продакшна — завершение фильма — забирает не меньше времени и стоит не меньших денег. И вот когда мы занялись пост-продакшном, все, что могло случиться не так, случилось. Но несмотря на это фильм был доведен до ума летом. Сейчас мы уже можем похвастаться успехами в выборе дистрибутора по мировому кинопрокату. Нас отобрала французская компания Insomnia, это очень известный в мире прокатчик независимого кино. В настоящий момент мы находимся в стадии подписания контракта с ними. Они будут нашим дистрибутором по всему миру, за исключением стран бывшего Советского Союза.
— Почему, исключая СНГ, с этим рынком проблемы?
— Не со всем рынком, а с российским, который в нашем случае очень важен. В России, похоже, есть некое предубеждение по отношению к нашему фильму. К примеру, изначально нас приглашали на ММКФ-2006. Но спустя некоторое время последовал либо приказ, либо настоятельный совет каких-то вышестоящих инстанций, в результате которого наш фильм не был отобран для участия в Московском кинофестивале. Хотя председатель отборочной комиссии этого кинофорума был здесь в Киеве, смотрел со мной фильм — и он ему очень понравился. То же самое и с дистрибуцией. Например, Константин Эрнст заявил, что ему картина очень нравится, и он очень хочет купить ее. Но господин Эрнст — это только одна сторона дела, другая же — сами российские прокатчики. Те прокатчики, которым мы показывали короткую версию фильма, были абсолютно довольны и форматом, и сюжетом, и жанром Orange Love. Но когда лента была закончена, вдруг выяснилось, что те же самые люди вдруг кардинально поменяли свое мнение и уже не хотят наш фильм прокатывать. Что я могу сказать? Мы-то знаем, что российские массмедиа не совсем корректно и правдиво отражали события, происходившие во время оранжевой революции в Украине. Поэтому, вероятно, российские прокатчики боятся прокатывать нашу картину.
— И как вы намерены поступить в сложившейся ситуации?
— Мы будем дистрибутироваться независимыми прокатчиками. Так, на мой взгляд, даже логичнее. Этот фильм был сделан независимыми финансистами и продюсерами, так что, и прокатываться он должен независимыми компаниями. В Украине же в настоящий момент есть три прокатчика, которые очень хотели бы быть дистрибуторами здесь, но с ними мы будем сотрудничать только после заключения прокатного договора с Россией. Это просто реалия: в России есть более тысячи современно оборудованных кинотеатров, а в Украине их, по-моему, всего 68. Поэтому без проката в России нам просто нет смысла показывать фильм в Украине. Его показ должен быть как одна массивная акция, происходящая и там, и здесь.
— Украинский кинематограф, по Вашему мнению, в настоящий момент переживает…
— Он не может ничего переживать, он мертв. Украинский кинематограф даже не в состоянии клинической смерти — он в состоянии разложения. Когда мертвецов хоронят, они разлагаются. Так вот он был похоронен бывшим советским режимом, никто не позаботился о его реанимации тогда, и за пятнадцать лет независимости он был плотно и основательно забыт.
— Можно ли в таком случае сказать, что вами предпринимаются попытки по его возрождению?
— Мы всего лишь одна из составляющих процесса. В настоящий момент помимо нас есть несколько продюсерских компаний и финансистов, которые пытаются предпринять нечто, чтобы сдвинуть процесс с мертвой точки. Но говорить о том, что украинский кинематограф может быть спасен кем-либо, кроме как самим государством — абсурд. Для реанимации кино нужно, прежде всего, соответствующее законодательство, которое создало бы определенный экономический климат, содействующий кинопроизводству. Чтобы было, как в России. До того, как Ельцин издал указ о взаимозачитаемости налогов в случае финансирования кинопродукции, российский кинематограф также был мертв. Сразу после этого произошел расцвет. Начав с 3-6 картин в год, Россия производит теперь более 120. И большинство этих фильмов не имеют ничего общего ни с Мосфильмом, ни с государственными структурами. Последние выступают лишь в качестве своеобразного питомника. Они лишь дают деньги (называются они «seed money» — «посевной взнос») для того, чтобы можно было лишь начать производство или разработку проекта. Дальше за дело берутся продюсеры.
