За последние два года в России изменилось более 60 процентов законодательных норм, регулирующих СМИ и интернет, утверждает медиа-юрист Федор Кравченко. В интервью DW он рассказал, как в РФ работает информационное право.
Управляющий партнер московской “Коллегии медиа юристов” Федор Кравченко уже много лет ведет дела, связанные с информационным правом.
До недавнего времени деятельность его организации была успешной – при поддержке хороших адвокатов СМИ, как правило, удавалось отстаивать свою позицию в судебных конфликтах. Но последние изменения в законодательстве вызывают у юристов ощущение собственного бессилия.
DW: Что такое “Коллегия медиа юристов”? Как она образовалась?
Федор Кравченко: Раньше я работал в некоммерческой организации “Интерньюс”, которая повышала квалификацию сотрудников региональных СМИ. В рамках этой программы проводился правовой аудит 200 региональных телекомпаний – директора просили юристов приехать и оценить их риски. После того как в 2007 году организация “Интерньюс” была закрыта, все эти люди вошли в “Коллегию медиа юристов” и занимаются оказанием услуг самым разным изданиям в своих регионах. Сейчас у нас 900 клиентов и около тысячи юристов по всей России.
– С какими делами вам чаще всего приходится сталкиваться?
– Первая группа – это корпоративные споры, связанные с законом о рекламе, он в России достаточно строгий. Каждый год у нас около сотни таких дел. Ответчиком, как правило, выступает Федеральная антимонопольная служба (ФАС), которая обязана следить за всеми нарушениями законодательства о рекламе.
Эти законы очень быстро меняются – волюнтаризм в действиях “бешеного принтера” приводит к тому, что никто не успевает следить за изменениями. Ну например, у нас с 1 января вступил в силу запрет на рекламирование любых медицинских услуг. При этом разрешалось рекламировать учреждения. То есть если рекламируется “маммология”, “рентгенология” – это нормально. Но если написать, что “прием ведет опытный рентгенолог” – это уже услуга. А недавно эти поправки отменили, и теперь у нас можно рекламировать услуги, но нельзя – медицинское оборудование. Разумеется, не все СМИ разбираются в этих нюансах, и мы помогаем несчастным главным редакторам, которые просто не успевают следить за тем, что вчера запретили, а сегодня разрешили.
– И чем грозит изданию нарушение закона о рекламе?
– Огромными штрафами. У нас был случай, когда ФАС составила на один выпуск не очень толстого журнала 74 протокола – где-то неправильный размер предупреждения о вреде алкоголя, где-то не на той странице реклама. И минимум каждого штрафа – 100 тысяч рублей. Получилось 7 с половиной миллионов – рекорд в истории Антимонопольной службы. Нам удалось свести этот штраф к 168 тысячам рублей. Главный редактор был счастлив. А руководителя ФАС потом вызывали в прокуратуру – почему так мало оштрафовали?
Второй тип очень распространенных дел – о защите чести, достоинства и деловой репутации. В этих случаях нашими клиентами могут быть бизнесмены, чиновники, артисты. Эти дела приносят нам больше половины дохода – ведь СМИ, которым мы помогаем, часто маленькие и бедные. А владельцу цементного завода или нефтяной компании мы можем выставить гораздо большие гонорары. И мы считаем, что это абсолютно справедливо.
– Как часто вы выигрываете дела, защищая СМИ?
– Для нас этот критерий звучит достаточно смешно. Например, если мы защищаем издание, от которого истец требует 3 миллиона рублей, а нам удалось снизить эти компенсации до 100 тысяч – дело выиграно или проиграно?
– Удается ли защищать СМИ, которые вступают в конфликт с властью?
– До сих пор удавалось. К сожалению, я не могу называть имена своих доверителей, но приведу такой пример: губернатор одного региона ужасно не любил местное информационное агентство, которое постоянное его критиковало. Когда весной 2014 агентство подало на аккредитацию при областном правительстве, пресс-служба ему отказала на том основании, что агентство “все время лжет”. Мол, если мы вам дадим аккредитацию, вы опять напишете про нас какую-нибудь гадость.
Мы направили в суд требование признать этот отказ незаконным. По российским законам, отказать СМИ в правильно составленной заявке на аккредитацию очень сложно. В результате получилось так, что в маленьком зале суда был один наш юрист и где-то 15-16 чиновников областного правительства, которые пытались оправдать этот отказ. Тем не менее, суд признал правоту агентства и его аккредитовали. Таких дел у нас – сотни.
– И судьи не всегда встают на сторону властей?
– Нет конечно! Разумеется, я не беру политические дела, типа Ходорковского, и не беру дела, где решается вопрос о миллиардах – например, кому достанется тот или иной завод. В таких случаях судьи вынуждены принимать решения под давлением. Но медийные дела, как правило, относятся к той категории, где пока еще можно искать правду. Мы всегда видим в районных и особенно арбитражных судах желание разобраться в проблеме и вынести законное честное решение. Но все, что я сейчас рассказываю – это старые добрые времена, когда было примерное равенство сил и разумное законодательство.
– Вы говорили, что за последние два года законодательство о СМИ изменилось больше чем на половину. Как это отражается на вашей деятельности?
– К счастью, все эти законы еще не успели заработать в полную силу – все-таки судебная практика имеет определенную инерцию. Но с новыми законами я, если честно, не понимаю, как можно идти дальше. Количество рисков для СМИ увеличилось настолько, что нам бы сидеть – потирать руки. Но мы понимаем, что любое СМИ сейчас можно просто уничтожить, не напрягаясь, даже если оно вело себя разумно и старалось ничего не нарушать. Какой-то честный доверитель к нам придет, и мы скажем: можем попробовать, но скорее всего проиграем. А штрафы – сотни тысяч.
– А как же честные судьи?
– Ну, они же не могут изменить законодательство. Дело в том, что новые законы, помимо всего прочего, написаны очень небрежно. Например, если раньше в законодательстве было два-три случая употребления слова “пропаганда” – то теперь их десятки. Пропаганда гомосексуализма, пропаганда наркотиков, пропаганда того, пропаганда этого. Что такое пропаганда, никто не знает – очень небрежная терминология. Или, например, в скандальном законе о блогерах вообще не понятно, на кого он распространяется: “Владелец сайта и (или) страницы сайта в сети “Интернет”, на которых размещается общедоступная информация и доступ к которым в течение суток составляет более трех тысяч пользователей сети “Интернет””. Это может быть кто угодно! И когда у судьи нет возможности определить, что мог иметь в виду законодатель, он вынужден либо толковать эту бессмыслицу самостоятельно (судья ведь не может прямо сказать, что закон бредовый), либо полагаться на то, что говорит государственный орган, который обязан следить за соблюдением этого закона. И тогда дела станут политическими – в том смысле, что судьи будут следовать мнению “информационной полиции” – то есть Роскомнадзора или, на определенном уровне, ФСБ.
– Какие издания в первую очередь могут попасть под удар?
– Я думаю, небольшие региональные. Если писать честно о том, что происходит в провинциальном городке – описывать коррупцию, говорить о том, что возмущенные люди вышли на улицу, дать возможность читателям оставлять комментарии на сайте – такое СМИ мгновенно может быть закрыто по множеству оснований. Наверное, мы приспособимся к этому. Но по большому счету нас переселили из благополучной полуевропейской страны в среднеазиатскую диктатуру. У нас опускаются руки. Знаете, в кино бывает, что в героя попали из пистолета, но он поднимается и идет. У нас сейчас ощущение, как будто в нас пустили 10 крылатых ракет.
– Можете привести пример дела, которое вы проиграли?
– Совсем свежий пример: в 2013 году Госдума приняла закон, по которому, если напишешь о неком ребенке информацию, которая прямо или косвенно указывает на его личность, при том, что ребенок был жертвой правонарушения, то штраф за это составляет миллион рублей. И вот одна газета опубликовала статью о том, что некая мамаша постоянно избивает своих троих детей. И обращается в прокуратуру с просьбой провести проверку. Прокуратура провела проверку и оштрафовала главного редактора за то, что тот не получил разрешения у матери на то, чтобы публиковать имена ее детей.
– Может быть, нужно просто добиваться от депутатов Госдумы более точных формулировок?
– К сожалению, это только половина дела. Законы ужасны не сами по себе, а целью их принятия. Они делаются, чтобы СМИ заткнулись. Сам по себе автомат не страшен, если его держит в руках человек, девиз которого “служить и защищать”. А когда я вижу резиновую дубинку в руках человека, у которого на лбу написано “грабить и убивать”, мне становится страшно.
