Размышляя над теми вызовами, которые поставила украинская революция перед россиянами, можно прийти к выводу, что наиболее сложной проблемой является кризис идентичности. Украина долгое время являлась основополагающей частью российской и русской идентичности, и украинская национальная идея ей противоречит одним лишь своим существованием.
Какой же будет новая русская или российская идентичность? Будет ли она строиться на изоляционизме или в России все-таки победят современные глобалистические тенденции? Что может представлять собой новая российская или русская идентичность? Давайте рассмотрим возможные варианты.
1. Цивилизационная концепция православного мира
В принципе возвращение к цивилизационной концепции православного мира могло бы стать консолидирующим фактором для России, но здесь есть серьезные проблемы, поскольку этот вариант предлагает одновременно и изоляционизм, и евроинтеграцию. К тому же, позиции России в этом вопросе не такие уж и сильные. Например, в Украине действуют около 12 тысяч приходов только УПЦ МП, а с учетом УПЦ КП и УАПЦ — порядка 18 тысяч, в России же — действуют около 15-17 тысяч приходов РПЦ (данные ориентировочные на 2012-2013 год). Для сравнения в 22-миллионной Румынии ни много, ни мало 13 тысяч православных приходов. Кроме того, многие православные государства — Греция, Румыния, Болгария, Кипр — являются членами Евросоюза или — Сербия, Черногория, Македония, Грузия, Молдова, Украина — держат курс на евроинтеграцию. Консолидировать православный мир с пророссиийских позиций очень и очень непросто. Вариант возвращения к этой идеологии весьма маловероятен, однако точный ответ на этот вопрос мы узнаем на первом за 1200 лет православном Вселенском соборе, который состоится в 2016 году.
2. Идея славянского братства народов
По этой идее был нанесен весьма существенный удар со стороны генетики. Свежие исследования (например, Балановских) показали, что генетическое ядро русского народа состоит минимум из двух основ, условно говоря, из северной и южной ветвей. И если южная ветвь является генетически родственной славянам — украинцам, белорусам и полякам, то северная ветвь родственна балтам, коми, карелам и финнам. При этом, выяснилось, что чуваши и татары генетически похожи на русских больше, чем даже северные русские на южных. С другой стороны, опять же, большинство славянских народов находятся в Евросоюзе или держат курс на евроинтеграцию и не воспринимают Россию как дружественное государство. Можно, конечно, попытаться вспомнить идею культурно-лингвистического триединого братства русских, белорусов и украинцев, но, очевидно, что для нынешней России, которая отказалась от диалога с новой Украиной, — это путь в никуда.
3. Русская национальная идея
В России можно создать национальное государство по образцу той же Турции, которая пережила крушение империи в начале 20 века, опираясь, скажем, на этническую историю не со времен Владимира Великого и Ярослава Мудрого, к которой апеллируют апологеты имперской идеи. А со времен, скажем, Александра Невского и Дмитрия Донского, что будет аналогично украинской идее, которая создана на базе фигур Даниила Галицкого и Богдана Хмельницкого. Однако это очень и очень опасный путь, ведь русская национальная идея может стать стимулом к отделению нерусских регионов и даже к конфликту с апологетами империи. Это путь очень серьезного кризиса.
4. Европейское либеральное мировоззрение
Судя по всему, европейский либерализм (это те самые западники 19 века), который вполне может стать консолидирующим в Украине вряд ли способен победить в России. Исторически он противоречит имперским амбициям и с большим трудом может быть принят за Уралом. Прозападные либеральные движения в России — это движения интеллигенции и офисного планктона, а не обычных мужиков с Сумщины или Подолья, как в Украине. Помочь европейской либеральной идее победить в России может разве что чудо.
5. Идеология евразийства
В принципе евразийство — это современное продолжение российской имперской идеи, но уже не на базе апелляции к истории трех славянских народов Руси, а на базе, скорее, Золотой Орды со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде жесткого изоляционизма. В том виде, в котором эта идеология предлагается сегодня маргиналами-неоевразийцами, она вряд ли сможет привлечь на свою сторону думающую и прогрессивную часть российского общества. Как и в случае с русским национализмом, это путь серьезного кризиса. Однако общество вполне может сформировать запрос на появление, например, идеи умеренного или интегрального евразийства, где Россия будет уже не врагом, а естественным продолжением европейской христианской цивилизации. Такой вариант евразийства с возможной дальнейшей авроазиатской интеграцией с одной стороны может быть принят значительной частью общества самых разных убеждений, а с другой облегчит потерю Украины и направит консолидирующую силу русской национальной идентичности внутрь самой России, а не за ее пределы.
Однако окончательный выбор пути предстоит сделать, конечно же, русскому народу, и главные вопросы здесь, во-первых, в том, совпадет ли этот выбор с мнением властных элит, а, во-вторых, сможет ли этот выбор консолидировать все российское общество, или его ждет раскол.
Алексей Васильченко
