Павел Лунгин показал, что правитель может быть либо грешен, как человек, либо праведен, как царь
В украинский прокат вышел новый фильм Павла Лунгина «Царь». В то время, когда народ с ностальгией стонет по «сильной руке», картина, наглядно демонстрирующая всю «прелесть» самодержавия, и анализирующая ее природу, выходит на широкий экран как нельзя кстати. Главное, чтобы, хрустя попкорном во время просмотра, зритель не поперхнулся, и не ушел с головой в споры об исторической достоверности, а сумел на фоне представленных частных фактов сделать некие обобщения.
Хотя многие кинокритики отмечают, что пиршество актерского мастерства — единственное, ради чего стоит посмотреть фильм, все-таки позволю себе не согласиться. Бесспорно, камерная драма-поединок, разыгранная, или, скорее, пережитая Петром Мамоновым (царь Иван Грозный) и Олегом Янковским (митрополит Филипп), вызывает абсолютно обоснованное восхищение. Впрочем, как и работа остальных актеров — Александра Домогарова в роли опричника Басманова, Юрия Кузнецова (палач-опричник Малюта, вздымающий на дыбу тысячи невинных «предателей», и нежно пекущийся о своем больном сыне) и особенно Ивана Охлобыстина (в роли юродивого шута, который, словно бес, подстрекает Грозного на кровавое сумасшествие). Шута Вассиана Охлобыстин сыграл так, что вопреки свойственному зрителю искушению рассмотреть в отрицательных героях черты вполне даже положительные и человечные, при всей фантазии сделать это никак не удается.
Здесь же стоит отметить и визуальный язык картины. Мастерство оператора Тома Стерна не вызывает никаких сомнений. Приятно радует глаз подзабытая уже зернистость, игра света и теней, отсутствие голливудских спецэффектов и поразительное ощущение личного присутствия и погружения. Зритель отчетливо слышит хрустящий снег под своими ногами, чувствует мерзкий запах, исходящий от немытых людей, в носу щиплет от едкого дыма, поглотившего деревянную церквушку, в которой монахи заведомо обрекли себя на страшную смерть. Костюмы и декорации выглядят так, что не возникает никаких сомнений: все было именно таким в XVI столетии. А от пыток и парка аттракционов смерти, в который немецкий инженер умудрился превратить мельницы Леонардо, по-настоящему ломит кости.
Однако, несмотря на всю достоверность, «Царь» — фильм отнюдь не исторический. Все-таки думается, что не ставил перед собой Лунгин основной задачей показать правление именно Ивана Грозного (если бы такая задача была, персонаж был бы изображен не столь однозначно, исторические факты ведь имеют массу различных трактовок). Просто личность подходящая, фактурная, во всех смыслах интересная и неоднозначная, на фоне которой как раз и можно показать глобальную картину, общую для всех времен тенденцию. Здесь автор, используя несколько утрированные ч/б цвета, продолжает тему осмысления природы власти светской и духовной. Противостояния черного человека эпохи Средневековья (помазанник Божий Иван Грозный, который действует по законам Ветхого завета, забыв о главных постулатах православного христианства — любви, милости и всепрощении) и мыслящего индивида эпохи Просвещения (в лице митрополита Филиппа).
Задуманная тема диалога добра и зла выдержана до конца картины и по мере развития обрастает иными подтекстами. На фоне этого поединка всплывает навязчивая мысль, что пока народ сам будет существовать в своем личном темном Средневековье, будет отказываться мыслить и вести активную продуманную социальную жизнь, брать на себя ответственность, до тех пор будет он нуждаться в «сильной руке», выжигающей и вздымающей на дыбу любое инакомыслие, уничтожающей неудобную ей альтернативу. И, думается, вовсе не утверждает режиссер, что оплотом гуманизма и спасения может быть исключительно православие. Без активной деятельности не спасут ни молитвы, ни икона Богородицы (особенно хорошо это проиллюстрировано в сцене, когда Машенька с помощью иконы пытается удержать медведя). Причем касается это не только наших соседей, диковинная русская душа которых якобы только так и может существовать, но и нас, порядком уставших от «демократического» беспредела.
Весь психологизм и философичность борьбы человека мирского и божьего, секулярной власти и церковной, кажется, столь мастерски реализованы лишь для того, чтобы еще раз напомнить: интересы державы никак не могут быть выше интересов ее граждан, а правитель никак не может быть одновременно «грешен, как человек, и праведен, как царь».
