На украинском арт-рынке, как и в шоу- или кинобизнесе, стали появляться продюсеры
На украинском арт-рынке, как и в шоу- или кинобизнесе, стали появляться продюсеры
Одним из первых представителей этой профессии у нас можно назвать члена правления Всеукраинского Арт Союза, директора компании «Сирин» Андрея Левченко, который рассказал «і» о своей продюсерской стратегии и эффективных технологиях продвижения произведений современных художников
Вопрос: Вас называют первым и единственным арт-продюсером в Украине…
Ответ: Ну так говорят. Хоть это сказал не я. Сканирование арт-среды показало, что продюсированием, в том смысле, в котором этим занимаюсь я, действительно не занимается у нас никто. Пока. Но я уверен, что эта ситуация изменится в ближайшем будущем. Арт-рынок становится настоящим рынком, то есть структурированным, имеющим определенный формат и определенные правила, но самое главное, на этом рынке появляются деньги. Людей, которые могут себе позволить, чтобы им было хорошо за деньги, и причем не только от чего-то жизненно важного, необходимого, но наконец-то и от того, что для души. Таких людей тоже становится больше, а те из них, кто начинал покупать живопись, как я, например, 10-15 лет назад, уже хорошо разбираются и, как раньше говорили, «втюхать» им что-то уже очень сложно. Такие люди нуждаются уже в более профессиональной консультации: это мы говорим об экспертах, оценке живописи, а также нуждаются в том, чтобы им правильно подали живопись. То есть просто вот понравившуюся картину они уже редко когда, на мой взгляд, покупают. Необходимость в профессиональном подходе становится все более и более насущной.
В: Что вы подразумеваете под понятием арт-продюсирование, какие оригинальные деловые технологии вы используете?
О: В нашей арт-среде как правило под продюсированием подразумевается продвижение конкретных арт-проектов. Работает эта схема таким образом. Есть какие-то идеи, есть какие-то ресурсы — эти идеи снабжаются, подкрепляются соответствующими ресурсами. А далее так: отыграли проект, поделили деньги (или убытки) и разошлись… Я же занимаюсь этим делом не столько как реализацией проектов, сколько продюсированием конкретных художников — это совершенно другое.
В: То есть вы делаете ставку на определенного автора и раскручиваете его «с нуля»? Или вы работаете с уже сложившимися в творческом плане личностями и, по вашему мнению, перспективными художниками?
О: Нет, ну я же не Мичурин, который берет нечто и путем скрещивания и селекции создает из него другое нечто. Меня судьба просто сводит… Вообще, арт-бизнес, при том, что это обычный бизнес, все же во многом построен на эмоциях. Впрочем, как на самом деле и любой бизнес. А по-другому тут не будет. Дело в том, что художники — живописцы, графики, скульпторы — они очень эмоциональны… Поэтому просто сказать: «Я буду с тобой работать! я буду тебя раскручивать!» — так нельзя… Так ничего не выйдет. И меня судьба свела с несколькими авторами, мы понравились друг другу… Все началось с того, что мне очень нравится их живопись…
В: С кем конкретно?
О: Кроме Владимира Товкайло сейчас я начал сотрудничество с Петром Лебединцем. Есть еще мой давний знакомый Борис Лукин, мы также с ним начинаем сотрудничество… Поймите правильно: количество авторов, с которыми я работаю, может увеличиться на ноль или даже на два ноля. Ровно за неделю. Только скажи, что есть человек, который готов о тебе заботиться, нянчиться с тобой, решать все твои проблемы,— скажите мне, пожалуйста, какая может быть причина у художника сказать «нет»? Только одна: «Ты мне не нравишься». А у меня причина отказа может быть только та же самая: мне не нравишься ты или то, что ты делаешь…
В: Как происходит процесс знакомства и подбора ваших «клиентов»? Вы ищете художников или они находят вас, что чаще?
О: Это всегда взаимное движение. Просто так складываются обстоятельства, когда мы вдруг видим друг друга. Или происходит что-то, когда ранее знакомые мне авторы раскрываются с неожиданной стороны и ты понимаешь — и ему хорошо, и тебе хорошо…
В: А потом вы подходите к художнику и делаете ему предложение, от которого он не сможет отказаться?
О: Первоначально, скорее, я предлагал сотрудничество. Сейчас стало все чаще происходить иначе. Ко мне действительно подходят авторы и говорят: «Вы не хотели бы поработать со мной?». Честно говоря, в такой момент я испытываю дикую неловкость. Надо представлять себе, что живописец, так же как поэт или композитор,— это очень ранимые люди. И сказать им: «Нет, мне не нравится то, что вы делаете!» — для меня это, честно говоря, казнь.
В отличие от арт-менеджера я арт-продюсер. Я не работаю на конкретного автора, не выполняю его указания — как это делать. Условно в некоторой степени я иногда и заказываю произведения или я принимаю участие в генерировании идей в определении направлений творчества, в процессе производства. Скажем, так или иначе я отвечаю за процесс производства.
В: Случается ли, что ваш взгляд противоречит мнению опекаемого вами художника, не воспринимается им?
О: Конечно, и очень часто, и слава Богу, что не воспринимается.
В: Не возникает ли в таком случае конфликт между вами и художником? Вот напишет он картину не такой, какой вы ее видите, и она не пойдет на рынке. Кто за это ответит?
О: Нет, конфликты по этому поводу не возникают. Дело в том, что если бы хоть один художник писал свои картины так, как я вижу, то он был бы наподобие парикмахера, который спрашивает: «Как вас подстричь?». Хороший парикмахер такого вопроса никогда не задаст. Этот вопрос, хоть и один из самых сложных, в сотрудничестве с авторами мною давно отработан. Если я вижу, что могло бы, по моему мнению, быть лучше,— это как правило не касается каких-то общих, генеральных вопросов, а лишь нюансов, тонкостей.
В: Как оформляется ваше деловое и творческое сотрудничество с художником? Вы заключаете какой-то контракт?
О: Обязательно. Я занимаюсь бизнесом уже довольно давно, лет 18-20, и практика показывает, что контракт действительно нужен только тогда, когда ты уверен в этом направлении, в этой сделке, сотрудничестве. Но когда очевидно, что это не партнер, что это не сделка, то никакой контракт, никакие условия, никакие суды не спасут тебя от проблем. Самое глупое — это надеяться на то, что договор тебя выручит.
Тем не менее мы оговариваем срок контракта. Устанавливаем некий ориентир, указывая некоторое количество работ, но с оговоркой, что оно может быть пересмотрено как в сторону уменьшения, так и увеличения.
В: Вы гарантируете какой-то срок, за который художник поднимется? От уровня безвестности станет узнаваемым?
О: Если художник нищий, то он уже перестанет быть им в момент подписания контракта. Сумма, конечно, оговаривается. С разными художниками, разного уровня мастерства, популярности и опыта,— соответственно этому уровню. У них также изначально имеется разный уровень дохода. Одному автору я плачу и буду платить стипендию, что вообще лишает его необходимости думать о том, на что он и его семья будет жить. Но если после этого он ляжет на диван и перестанет творить…
В: Вы приобретаете картины подопечных художников, согласно контракту или просто, если понравится?
О: Во-первых, я против слова «опекаете». Я с ними сотрудничаю. Я работаю на них, а они на меня, и мы вместе работаем на нашу общую цель. Относительно покупки, то это зависит от конкретного художника и конкретных произведений. Когда я предполагаю сотрудничество с каким-либо автором, то сначала я всегда покупаю понравившуюся мне работу (или работы), вешаю их у себя дома. Я и моя семья постоянно живем с ними, и если позитивное ощущение от картины не прошло,— вот эта любовь, тогда я делаю этому художнику деловое предложение, как это, например, случилось с Петром Лебединцем.
В некоторых случаях я выкупаю все картины. Но это продиктовано не каким-то моим желанием или нежеланием иметь их у себя дома, — мне не нужно столько картин, у меня уже довольно большая коллекция,— а только тем, что я как продюсер, отвечающий за прибыль, за достаток, за материальное благополучие автора, в том числе обязан регулировать, управлять вопросами цены: ценообразования, ликвидности, стоимости. Если я не имею возможности на это влиять, то тогда наше сотрудничество лишено всякого смысла.
К сожалению, так сложился украинский арт-рынок, что художник может назвать цену EUR13 тыс., а продает за EUR3 тыс. Он не может ответить на вопрос, почему тринадцать назвал, а за три продал. А я могу очень четко сказать, почему не 13 и не 3, а это та же самая акция. Но здесь и риск не меньший, например, семь. И продам я ее минимум за EUR6500. Потому что я понимаю, почему она столько стоит. Но я могу себе позволить не продавать эту картину ни за три, ни за тридцать тысяч евро. А художник не-мо-жет! В некоторых случаях я выкупаю все картины, чтобы иметь возможность правильно выстраивать маркетинговую, финансовую и прочую стратегию.
Хороший художник — это та же самая «золотая» акция. Но здесь риск не меньший. Потому что если это действительно перспективный художник, то он может стоить очень дорого. Но он может не стоить ни копейки, если никто не занимается его продюсированием. Как точно отметил Александр Соловьев из ПинчукАртЦентра, сказав замечательную фразу о том, что для современного художника в наше время медийная составляющая приобретает все большее и большее значение. Подпись художника уже важнее, чем чистота линий.
Андрей Борисович Левченко, арт-продюсер, член правления Всеукраинского Арт Союза. Родился 24 июля 1966 г. в Одессе. Окончил филфак Одесского госуниверситета, отделение русского языка и литературы, получил специальность преподавателя русского языка и литературы. Имел «розовую мечту» стать «богатым и независимым учителем», но, учитывая экономическую, политическую и прочую ситуацию в стране, решил сменить профессию учителя на бизнесмена, став замдиректора британско-украинско-венгерского СП «Интерсервис Украина» (холдинг «Интерсервис Групп»). С 1993 г. представитель-координатор немецкой компании WALLER («Веллер систем регистратур») в Украине и России. Директор компании Sirin («Сирин»). Женат, воспитывает троих детей.
