Вполне вероятно, что внутренние потрясения Испании могут вызвать международный кризис, заставив крупных дипломатических игроков принять ту или другую сторону.
Каким образом страна, чья экономическая эффективность, человеческое развитие и демократическая целостность за последние четыре десятилетия значительно улучшились, в настоящее время имеет дело с одним из худших территориальных и конституционных кризисов в Европе?
Ответ – это не экономика. Экономика Испании, и особенно Каталонии, растет быстрее, чем в большинстве европейских стран. Это даже не глубокий этнолингвистический конфликт. Отношения между каталонским и испанским политиками являются образцовыми, пишет издание Guardian.
Два пагубных мифа лежат в основе нынешнего тупика. Первым, разделяемым каталонскими сепаратистами и глобальной левой интеллигенцией, является то, что правительство Испании исторически было авторитарным и централизованным. Второй, обычное явление среди испанских профсоюзных деятелей и правых мыслителей во всем мире, заключается в том, что ястребы справляются с такими кризисами лучше, чем голуби.
Взгляд на центральное правительство Испании как угнетателя с самого начала подпитывал каталонское сепаратистское движение. И эта перспектива также пропитала большую часть международного освещения конфликта в Каталонии. Но Испания никогда не была централизованным и абсолютистским королевством, изображаемым, например, в сравнении британской и испанской империй. Наоборот, как убедительно показали историки экономики, такие как Регина Граф, Испания была очень децентрализованным государством, где политика проводилась в результате переговоров между различными фракциями.
С самого начала Испания была плюралистическим государством в политическом плане. Правители из крошечных христианских государств, хотя и в постоянной конкуренции друг с другом, предоставляли большие свободы поселенцам территорий, отвоеванных у арабов. Не случайно, что первым примером современного парламентаризма в истории Западной Европы были Кортес Леон в 1188 году. Испанские города и регионы пользовались возможностями самоуправления, неизвестными в других странах. Они наложили вето на политику центрального правительства.
Успехи и неудачи современной Испании во многом связаны с этим повсеместным наследием. С одной стороны, сосуществование различных региональных правил и налогов затрудняло создание единого экономического рынка. С другой стороны, территориальное разнообразие поощряло толчок конкуренции и сотрудничества, которые привели к чрезвычайному прогрессу Испании после восстановления демократии с конституцией 1978 года.
Положительные побочные эффекты этих исторических свобод выходят за рамки экономической сферы. У испанцев есть скептически настроенный взгляд на власть. Этот антиэлитизм можно увидеть в повседневной жизни любого города, где люди из разных социальных классов беседуют в барах и ресторанах. Это также можно увидеть в политической жизни Испании. В прошлом экономические трудности способствовали восходящим либертарианским движениям, от анархистов до пацифистов. Испания – это открытая страна, которая успешно интегрировала миллионы иммигрантов, не создавая ксенофобскую партию, и это одно из самых толерантных обществ мира в отношении сексуальных меньшинств.
Однако вместо распространения этого триумфа многообразия, испанское правительство отреагировало на каталонский сепаратизм с неуклюжей агрессией. В результате Мадрид сумел проявить себя как репрессивный, так и неэффективный. Премьер-министр Мариано Рахой мог бы позволить каталонцам голосовать на референдуме, который не обладал базовыми демократическими полномочиями и никогда не был бы признан международным сообществом. Действительно, это то, что он сделал в 2014 году, когда сепаратисты организовали незаконный референдум. На этот раз Рахой решил не закрывать глаза.
Решение выглядело жестким. Если центральное правительство колеблется перед сепаратистской угрозой, не говоря уже о предоставлении уступок, это сигнализирует о слабости. Но теперь кризис достиг пика эмоционального момента. Отправка тысяч сотрудников полиции для закрытия избирательных участков создала возможности для насилия. Образы пожилых женщин в крови после попыток отдать свои голоса в воскресенье, естественно, разгневали сепаратистов и многих других испанцев. И они побудили многих каталонцев, которые изначально выступали против референдума, сменить сторону.
Действия Рахоя не могло быть более контрпродуктивным. Политическая бюрократическая элита, контролирующая правящую консервативную партию «Народная партия», не понимала, что современное государство зависит не от монополии насилия, а от монополии на легитимность.
Две особенности делают каталонскую проблему особенно сложной. Во-первых, каталонское общество настолько равномерно разделено, что независимая Каталония столь же невероятна, как исчезновение сепаратизма из политической повестки дня. Во-вторых, сепаратизм имеет более сильную поддержку среди политически влиятельных каталонских высших слоев среднего класса, чем среди неблагополучных социально-экономических групп.
События в Каталонии могут иметь последствия для Европы. Маловероятно, что каталонский сепаратизм будет стимулировать подобные сепаратистские проблемы. Ни одно другое сепаратистское движение, кроме Шотландии, не имеет популярной и организационной поддержки. Однако вполне вероятно, что внутренние потрясения Испании могут вызвать международный кризис, заставив крупных дипломатических игроков принять ту или другую сторону. Испания далека от сепаратистской напряженности в бывших коммунистических странах, от Балкан до Украины. Но она движется в этом направлении.
Все это кажется нелепым. Но это то, что происходит, когда фальшивые рассказы отравляют относительно хорошую демократию.
