Кремль дестабилизирует Боснию и Герцеговину, преследуя более широкие стратегические цели.
Легендарный боснийский журналист Боро Контич недавно сказал, что Босния и Герцеговина похожа на продолжающийся десятилетиями “день сурка”: Подписываются соглашения, создаются и строятся институты, подаются заявки, выигрываются и проигрываются выборы, созываются конференции, поднимаются вопросы, готовятся оценки, а потом – ничего. Спустя 26 лет после подписания Дейтонского мирного соглашения, которое было более или менее навязано лидерам этнических боснийцев, хорватов и сербов, чтобы положить конец кровавой бойне, все повторяется снова и снова, как будто нет ни времени, ни памяти, ни истории. Как информируют Экономические новости, об этом пишет Foreign Policy.
Но что делает метафору “дня сурка” такой точной, так это тот факт, что даже те, кто уполномочен Советом Безопасности ООН поддерживать мир, чтобы Босния могла добиться прогресса, похоже, довольны тем, что страна стоит на месте. Несмотря на деньги, усилия и время, вложенные в государственное строительство, при возникновении разногласий политики, похоже, считают приемлемым вернуть страну на 26 лет назад, когда она только-только выходила из одного из самых жестоких конфликтов со времен Второй мировой войны. Некоторые чиновники пытаются оправдать это, называя это “возвращением к первоначальному Дейтону”. Дети блокадного Сараево сейчас приближаются к среднему возрасту. Им нужен новый курс развития.
Вместо этого нет ни нового плана, ни новой реальности. Босния снова находится в центре глубокого кризиса, поскольку один из членов трехстороннего председательства, лидер боснийских сербов Милорад Додик, использует подстрекательскую риторику и яростно атакует хрупкие институты Боснии, стремясь разрушить страну.
Додик представляет собой интересное, но не столь уж необычное явление. Во многих отношениях он является подражателем Виктора Орбана. Как и венгерский премьер-министр, он начинал как демократический политик, выбранный и продвигаемый Западом. Постепенно он скатился к национализму, а затем к жесткому национализму. Как и Орбан, он очень разбогател за время своего пребывания в политике, что неизбежно привело к автократическому правлению. И как большинство автократов в Восточной и Центральной Европе, он искал и нашел своих покровителей в России.
Додик добился определенной известности, поставив под сомнение само существование Боснии. Ключевое отличие заключается в том, что у Додика, в отличие от Орбана, нет государства. Это делает его положение значительно более шатким – но также и заманчивым для внешних игроков, стремящихся вмешаться в балканские дела.
В начале своей карьеры, когда Додик считал, что его будущее связано с Западом, он публично признал геноцид в Сребренице, отказался от военных преступников из числа боснийских сербов и позиционировал себя как убежденного сторонника единства Боснии и будущего в Европейском союзе. По мере того как он менял свою лояльность, сначала президенту Сербии Александру Вучичу, а затем Москве в поисках защиты, его политика и риторика кардинально менялись. Это происходило постепенно, с течением времени.
Впервые я заметил это, когда участвовал с ним в программе местного телевидения в Баня-Луке в начале 2000-х годов. Мы как-то заговорили о футболе, и вдруг Додик сказал, что в матче между главной командой Сербии и ее соперником в Боснии он будет болеть за сербскую команду. Поскольку футбол на Балканах никогда не бывает только игрой, даже тогда, когда он все еще считался союзником Запада, я воспринял его комментарий как тревожный знак изменения его позиции.
С тех пор Додик служит агентом сербской политики в дестабилизации Боснии и запасным планом для успокоения более националистически настроенной части сербского общественного мнения на случай, если Сербия пойдет на сделку и признает Косово. В этом случае Сербия могла бы использовать сепаратистскую политику Додика для оправдания своего требования аннексии Республики Сербской – одной из двух административных единиц, составляющих послевоенную Боснию – в качестве компенсации за потерю Косова. Но превратившись в инструмент более широкой геополитики России, отношения Додика с Сербией также изменились. Сегодня Додик уже не просто пешка сербской политики. Напротив, он держит сербскую политику в заложниках.
Сам по себе Додик не имеет большого значения. Его смелость, высокомерие и значимость являются результатом исключительно российской поддержки. Как он сам сказал, когда впервые пригрозил боснийской армии уничтожением и выдвинул идею создания Республикой Сербской собственной армии: “Если кто-то попытается нас остановить, у нас есть друзья, которые нас защитят”.
Вот почему все последние встречи лидеров стран-членов ЕС с Додиком были довольно пустыми. Все уступки и компромиссы, которые они предлагают – например, резкое сокращение полномочий Управления Высокого представителя, удаление трех иностранных судей из Конституционного суда страны или распространение карт и предложений, которые нормализуют изменение границ на Балканах – не успокоили Додика и не изменили его яростной деструктивной риторики. Это потому, что на самом деле он не тот, кто может заключить сделку.
Действительно, в дестабилизации Боснии и всего региона Западных Балкан нельзя винить только Додика или других местных поджигателей войны. Они являются лишь проводниками разрушительной политики России на местах. Прежде чем лидеры ЕС вступят в дипломатический контакт с Додиком или его кремлевскими спонсорами, им необходимо хорошо подумать, что именно Москва хочет получить от дестабилизации ситуации на Балканах и существует ли решение, которое может быть выгодно обеим сторонам.
В течение многих лет Россия относилась к ЕС как к уважаемому, но в основном безобидному политическому клубу. Ситуация резко изменилась после 2014 года. На саммите Восточного партнерства в Вильнюсе, Литва, осенью 2013 года ЕС подписал специальные соглашения с Грузией и Молдовой, а в июне 2014 года – с Украиной. С этого момента Россия стала рассматривать ЕС, как и НАТО, в качестве врага.
Война в Украине и аннексия Крыма последовали одна за другой. Реакцией Запада стало введение санкций, а затем еще больших санкций. Несомненно, действия России требовали и заслуживали решительной реакции. Но одним из последствий этого стал постепенный разрыв связи между Россией и Западом.
Совет НАТО-Россия, постоянный пункт каждой министерской встречи НАТО, был первым. Следующим стало приглашение министра иностранных дел России и других высокопоставленных чиновников на различные советы ЕС. Все официальные и хорошо налаженные неофициальные каналы связи исчезали один за другим. В то же время политика России становилась все более агрессивной, более навязчивой, более разрушительной и более опасной.
Кремль определил Западные Балканы как идеальную площадку для проведения операций влияния и политических провокаций, постоянно проверяя, как далеко он может зайти, прежде чем Запад отреагирует. С точки зрения России, у этого региона много преимуществ: Балканы относительно небольшие, разделены между множеством довольно бедных государств, и, учитывая их недавнюю историю, их не так уж трудно нарушить и дестабилизировать.
Кроме того, он окружен территорией ЕС и состоит из стран, которые стремятся присоединиться к союзу. Российские дипломаты и политики высокого уровня, занимающиеся этим вопросом, вероятно, удивлены полным отсутствием реакции ЕС на все их подрывные усилия на Западных Балканах и, в частности, в Боснии. Регион превратился в виртуальную шахматную доску, на которой Россия хочет оказывать влияние и конкурировать с ЕС и США. Но пока что Россия – единственная, кто играет в эту игру.
В течение некоторого времени у ЕС были проблемы с тем, чтобы выступать единым фронтом в отношении своей политики расширения, не говоря уже о том, чтобы предпринимать конкретные практические шаги по приближению западнобалканских стран к членству в ЕС. Отказ от своего обещания начать переговоры о вступлении с Северной Македонией после того, как стране удалось договориться о двустороннем решении казавшегося неразрешимым “вопроса о названии” с Грецией, стал особенно тяжелым ударом для всех в регионе.
После этого ЕС потерял чувство ориентира на Западных Балканах, а общественное мнение в регионе стало все больше отдавать предпочтение России и Китаю как более надежным партнерам, чем ЕС. Между тем, два ключевых игрока ЕС, похоже, на данный момент сошли со сцены, когда речь заходит о политике ЕС в регионе: уходящий канцлер Ангела Меркель, поскольку Германия формирует свое новое правительство, и президент Франции Эммануэль Макрон, внимание которого сосредоточено на предстоящих президентских выборах во Франции.
