Автор книги о России Все неправда и все возможно рассказывает, почему россияне знают о том, что в Украине гибнут русские солдаты, но молчат.
В прошлом году проживший девять лет в России британский телепродюсер Петр Померанцев опубликовал книгу о современной России, ее людях, в частности самой состоятельной прослойке, ее нравах и образе жизни. Книга называлась Все неправда и все возможно (Nothing is True and Everything is Possible: The Surreal Heart of The New Russia) и проливала для западных читателей свет на жизнь российского общества и роли пропаганды в нем. В интервью НВ Померанцев рассказал, как Россия превратилась в ту страну, которой она есть сейчас, и почему так изменилось за последнее десятилетие российское общество.
– Когда влияние пропаганды в России стало необратимым?
– Я бы сказал так – есть несколько шагов ко дну. Сейчас еще не самый переломный момент. Да, мы говорим о российской пропаганде и о том, что она странная. Пока что она построена на пассиве, паранойе, на том, чтобы человек сидел у себя в кресле, не любил Америку, никому не верил и боялся. Но это не агитационная пропаганда. Это даже не пропаганда Америки в 2003-м году, чтобы начать войну в Ираке. Это очень странная пропаганда. Она ужасная, но она еще не была воинственной. Разве что в интернете. Когда в России перейдут от параноидальной и пассивной пропаганды к воинственной, тогда это будет означать, что началась война. Вернее, война уже есть, но можно будет говорить о большей войне. Это будет означать, что Путин срывает маски.
Если оглянуться назад, все началось еще в 1996 году. Под предлогом спасения демократии, начали врать. Все эти Гельманы [Марат Гельман – политтехнолог] теперь жалеют, что начали врать в 1996-м и создали виртуальную политику. Но тогда разыгрывали все линии. Была конспирологическая, была и более резонная. А потом эти линии как-то сместились в сторону конспирологии. В 2012-м году [когда Путин снова становится президентом РФ] ситуация значительно ухудшилась. Следующий возможный этап – переход от теории заговора к агитации.
– Вы работали в России девять лет. Вы верили, что Россия может выбрать демократический путь?
– Я приехал в Россию в 2001-м году. Мне казалось – вау, здесь такая энергия! Я вообще думал, что увижу становление юной Америки. Куча энергии, столько светлых умов. Яндекс только начинался. На телевидении множество талантливых молодых людей. Когда в 2003-м году арестовали Михаила Ходорковского, мои русские знакомые начали сваливать. Бизнесмены, люди с чутьем. А я, западный дурак, говорил им: вы что? Да все нормально. К 2008-му уже и мне было понятно, что что-то не так.
Несмотря на так называемые медведевские реформы, был огромный разрыв между демократической риторикой и рейдерской реальностью. Это было заметно. В то же время была возможность работать. Мы делали документальные фильмы для ТНТ, там было маленькое окно для документалки. Я про Яну Яковлеву [общественный деятель, председатель общества Бизнес Солидарность, с июля 2006-го по февраль 2007-го находилась в СИЗО] сделал фильм, потом фильм про молодых людей, которых избили менты. Мы рассказывали про дедовщину в армии. У этих фильмов были хорошие рейтинги. Тогда это было можно, а потом раз и нельзя. И пошел какой-то сюр в обществе. На телевидении все еще были хорошие проекты. Телеканал Дождь начинался. Были свободные оазисы. И многие питались иллюзиями. Как говорил Глеб Павловский [политтехнолог], мы прошли через дверь Путина, пройдем через дверь Медведева и дальше отправимся в зал демократии. Этого не произошло.
В 2010-м я уехал из России. Появилось чувство, что началась какая-то шизоидность. До такой степени большой разрыв между словами и реальностью. Будто живешь в королевстве кривых зеркал, сюр все время. От циничных игр перешли к промывке мозгов. И раньше были всякие эксперименты с НЛП [нейролингвистическое программирование] на каналах. Я считаю, что НЛП – это чушь, а [российский продюсер и медиаменеджер Константин] Эрнст в нее верит и говорил новостийщикам, на какой минуте и секунде что вставлять. На какой минуте вставлять про аборты, когда употреблять ключевые слова. Это всегда было. Но в 2012-м появился Путин, и телеканалы перешли к жесткой промывке мозгов, перешли от конспирологии к работе с травмами.
– Можно сравнить нынешнюю путинскую пропаганду с другой или она уникальная?
– По совокупности все-таки уникальная. Задействованы множество разных каналов коммуникации. Это не только телевидение и кино. Технологически роль поменялась. Совершенно другое использование идеологии. Это не идеологический проект. Использование идеологии менялось множество раз за время, когда начинались события в Украине. Была и цивилизационная война с гееями, но это не сработало. Потому что на Майдане появилось множество религиозных людей. От этой идеи отказались. Потом началась война с “фашистами”. Потом “фашисты” победили на выборах и началась война с Америкой. Они перебрали множество идеологических вариантов. Павловский сказал, что это не имперский проект, а мыльная опера с имперскими причиндалами. Они постоянно что-то меняют.
Больше всего это напоминает Сербию во время Слободана Милошевича. “Санкции, все против нас”. В России сделали коллаж из пропаганды. Это смесь Fox News, немножко Милошевича, культ калифорнийских 60-х – чего там только нет. Практически арт-проект.
– Недавно обсуждали доклад Немцова о присутствии российских военных в Украине. Политолог Дмитрий Орешкин говорит, что проблема не в том, что этот доклад нельзя распространить в России, он же есть в интернете, проблема в том, что люди не хотят знать правду. Вам знакомо это?
– Все знают правду. Это такое общество. Есть хорошее исследование китайского ученого Хайфенг Хуанга, преподающего в американском университете, о китайской пропаганде. У него главная теория: пропаганда – это не внушение, а сигнал, про что можно и нельзя говорить. Мне кажется, все в России понимают, что русские солдаты есть на Донбассе. Как все понимали, что люди погибают в Афганистане, но нельзя было про это говорить. Пропаганда – это не только индоктринация, пропаганда – это некий знак обществу. В России именно это происходит. Если ты хочешь быть частью этого общества, ты не должен говорить про трупы. Это страна, где про жертв ГУЛАГа не говорят. Все же знают, что было огромное количество умерших. Где их хоронили? Об этом не говорят. Это очень странное общество, где все все знают, но не говорят. Люди понимают, что есть русские солдаты в Украине, но не хотят об этом думать.
– Путин сам верит в эту пропаганду или он просто использует это оружие?
– Неважно. Всех мучит вопрос, начинает ли Путин верить в свою пропаганду? Это бессмысленный вопрос. Система придумала фикцию. Выделяет огромные бюджеты на эту фикцию. Это неважно, верит он в нее или нет. Когда вся система начинает имитировать – это очень опасная вещь. Потому что фикция может стать реальностью. Если Россия [как утверждает пропаганда] окружена врагами, это может закончиться войной. Чтобы выйти из окружения, ты должен воевать. Совершенно неважно, верит он в пропаганду или нет – сама система начнет делать реальность из лжи. И это значительно хуже.
