Губернатор Донецкой области, совладелец корпорации ИСД Сергей Тарута в ходе поездки в ранее освобожденный и ныне восстанавливаемый Славянск рассказал «i» о планах по восстановлению Донбасса, их приоритетах, источниках финансирования и проблемах, возникающих в ходе работ.
Вопрос: Какими вы видите ключевые задачи по восстановлению региона?
Ответ: Основной задачей, безусловно, является восстановление жилья. В одном только Славянске 243 частных дома не подлежит восстановлению. Люди живут у родственников или у знакомых. Многие живут в частично восстановленных на скорую руку домах. Они каждый день гадают, пойдет ли дождь. Для них дождь — самая большая проблема.
Второй по важности задачей является восстановление инфраструктуры. Но выполнение этой задачи упирается в занятые территории, так что этим логично заниматься уже после окончания боевых действий. Впрочем, некоторые вещи пришлось делать быстро. Так, к 1 сентября мы восстановили школы и детские сады. Кроме того, мы занимались восстановлением электро- и водоснабжения, канализации и транспорта, а также разминированием. Все это мы сделали немедленно, в течение первой недели.
При этом в процессе восстановление мы ставим перед собой задачу модернизацию восстанавливаемых городов. Нужно обновить технологическую часть коммунальной сферы. Если уж вкладывать деньги, их нужно израсходовать более эффективно. Коммунальное хозяйство нужно делать энергоэффективным. Например, в больнице в Красном Лимане мы сделали не просто косметический ремонт. Мы ее модернизировали — поставили энергосберегающие окна, утеплили фасад. Вы не узнаете эту больницу. Подобные проекты дадут новый импульс развития нашим городам.
Мы хотим привлечь западные компании, которые имеют большой опыт, сделать энергоаудит, и в его рамках совместно выработать новую концепцию восстановления.
В: Кто будет финансировать восстановление?
О: В первую очередь, это пожертвования — меценатов, доноров, фондов. Это и обычные граждане, и политики, и бизнес, и страны-доноры, и международные финансовые организации, например, Всемирный банк. Чем-то поможет и Евросоюз.
В: А из бюджета что-то будет выделено на эти цели?
О: Бюджет будет выделять средства на компенсацию разрушенных домов и квартир, разрушенной инфраструктуры. На модернизацию деньги выделяться не будут. Это необходимо сделать нам. Впрочем, и для восстановления от бюджета по факту пока что ничего не получено, спустя два месяца после начала разговоров на эту тему.
В: Если уже какие-то подсчеты того, сколько вообще нужно средств?
О: Что касается жилья, в рамках создаваемого нами фонда восстановления будет электронная система, по которой будет отслеживать статус восстановления каждого дома. Мы хотим сделать доступную для всех систему с информацией о разрушениям, стоимости, ходе восстановления. Сегодня с нами едут 10 человек из Киева и 5 человек из Харькова для экспертной оценки. Их задача — быстро оценить повреждения. Дальше эти данные уйдут проектировщикам, потом — сметщикам. Вот тогда мы и узнаем нужные суммы. Стоит задача получить эту экспертную оценку в течение десяти дней.
В: А по инфраструктуре?
О: Здесь тоже еще нет окончательной экспертизы. Есть более-менее понятные оценки по мостам, восстановлениями которых будут заниматься Укрзализныця и Укравтодор. Однако во втором случае это бюджетные деньги, которые, опять же, еще должны быть выделены.
В: Есть ли оценки ущерба для промышленности?
О: Здесь проблемы связаны в основном с остановкой непрерывных производств. Физического разрушения промышленных объектов нет. Исключение составляют шахты. Некоторые из них разрушены. Некоторые затоплены, и затопление продолжается. В целом, это миллиарды долларов. Косвенные потери из-за остановки гораздо больше.
В: Есть ли смысл восстанавливать все точно до того состояния, как было? Например, угольная отрасль и без того была дотируемой…
О: Содержание остановленной шахты также обойдется в немалую сумму. Из шахты нужно выкачивать воду. Дело в том, что у нас технология добычи угля очень сильно отличается от того, как это делалось на Западе. Там проблемы с закрытием решались намного проще. В Европе вы не увидите терриконов, пустая порода возвращалась назад. Закрытие происходило достаточно безопасно с экологической точки зрения. У нас все сложнее, мы тратим миллиарды на закрытие.
Кроме того, необходимо обеспечить рабочими местами тех, кто останется без работы. Конечно, все это делать лучше в нормальном режиме, но сейчас ситуация другая. Скорее всего, часть шахт не будет восстановлена. Сейчас это точно коснется четырех шахт. По некоторым другим еще нужно думать, поскольку есть хорошие запасы угля.
Реформа не должна быть революционной, поскольку шахтерский класс у нас агрессивный. Еще с советских времен шахтерские забастовки были регулярными. Поэтому если закрывать шахты, необходимо создавать альтернативные рабочие места. У нас почти везде, где шахта, есть поселок, т.е. шахта была градообразующим объектов. Что будет с этими поселениями?
В: Создать рабочие места могут новые производства. При каких условиях они могут появиться? Какие именно отрасли целесообразно развивать в регионе?
О: Поверьте, после улучшения инвестиционного климата в стране в целом здесь будет очень много новых производств. Например, это могут быть машиностроение и переработка. Желающие уже есть. Только Samsung готов сделать кластер их полутора тысяч сотрудников, которые будут разрабатывать программные продукты. Siemens желает построить большой завод по производству электрооборудования. Автомобильные компании готовы здесь осуществлять сборку.
В: Можно ли говорить, что реинтеграция региона в экономику страны будет происходить в каком-то другом формате?
О: Нет, все будет так, как было. Донбасс — это орган, без которого всему организму (стране) будет жить очень сложно.
В: Как себя чувствуют предприятия Индустриального союза Донбасса?
О: Днепродзержинский завод работает, там закончена модернизация. Алчевский металлургический завод стоит. Между тем, металлургический завод нельзя останавливать. А он не только остановлен, там нет электроэнергии. Последний раз что-то подобное — когда завод обесточен и лишен сырья, потому что железная дорога не работает уже три недели — в Украине было только во время Второй мировой войны. Это беспрецедентный случай.
В: Какие у вас сейчас отношения с российскими коллегами — собственниками контрольного пакета ИСД?
О: Мои акции арестованы. С российскими акционерами я не общаюсь.
В: Зависит ли отрасль от РФ как от рынка сбыта?
О: Нет, за последний год мы почти не продавали металл в Россию. У них самих перепроизводство. Они вложили много денег в создание новых мощностей и в модернизацию старых, поэтому сегодня в России цены гораздо ниже, чем в дальнем зарубежье. Поэтому в Россию сейчас невыгодно поставлять почти все сортаменты.
В: В целом, ожидаете ли вы усугубления торговой войны с РФ?
О: Я думаю, до крайностей не дойдет, но в любом случае мы это выдержим. С потерями, конечно, но металлургия выдержит. Вот до последнего времени мы все экспортировали практически без России. С машиностроением сложнее, для некоторых предприятий российский рынок является критичным. Но, например, Азовмаш стоит не из-за геополитических барьеров, а просто потому что его продукция не нужна в РФ.
В: Нам пообещали ускорить ратификацию ассоциации с ЕС. Вы верите в углубление экономической интеграции с Европой?
О: Абсолютно. Но нам нужно научиться делать что-то более конкурентоспособное. Потребители хотят конкуренции, и только производители — монополии. За уровнем конкуренции должно следить государство. Производств должно быть много.
В: В чем вы видите роль финансовой системы в восстановлении экономического роста?
О: Глава НБУ Валерия Гонтарева сейчас будет вынуждена — и я, как бизнесмен, ее поддержу — в ручном режиме обеспечивать стабильность гривни. Рыночные механизмы закончились, потому что и рынка толком не было — было много спекуляций. Поэтому придется держать курс вручную, чтобы не провоцировать опасные панические настроения. Я понимаю, что у руководителя НБУ сейчас будет много противников, но лично я бы действовал точно так же. Я далек от понимания всех деталей в банковском бизнесе, но то, что сейчас стабильность придется поддерживать в ручном режиме, я понимаю.
В: Однако удержание курса предполагает, что есть некий ориентир. Кто его будет устанавливать?
О: Руководитель Национального банка. Да, МВФ сейчас будет говорить, что фиксированный курс — это плохо, но мы скажем, что у нас — война.
В: Печатный станок сейчас стоит включать?
О: Его с марта никто и не выключал (смеется). Главное, чтобы все делалось аккуратно. Если, скажем, эмиссия идет на погашение долгов по возмещению НДС экспортерам (настоящим, не фиктивным), эти деньги не «взорвут» ситуацию.
