Коррупция, воровство и местничество - это фундаментальные «традиционные российские духовно-нравственные ценности»
На протяжении всего одной недели случилось как минимум три события, в той или иной степени бросающих тень на российского президента. Сначала в Лондоне судья Роберт Оуэн огласил результаты собственного расследования убийства Александра Литвиненко, заявив о наличии оснований подозревать, что Владимир Путин был как минимум в курсе данной операции. Затем появился 30-минутный фильм ВВС, говорящий о том, что российский лидер является богатейшим человеком в Европе и обязан своим состоянием отнюдь не умело инвестированной президентской зарплате. Наконец, с прямыми обвинениями в адрес президента выступил и. о. замминистра финансов США Адам Шубин, бóльшую часть своей карьеры специализировавшийся на борьбе с финансовыми преступлениями и отмыванием денег.
Все эти слова вызвали шквал злорадных комментариев, лейтмотивом которых была мысль о том, что Путину нанесен страшный удар и от него национальный лидер уже не оправится. Некоторые особо большие его почитатели, например журналист Андрей Шипилов, поспешили сказать, что теперь «по отношению к Путину и России снимаются понятийные ограничения и становится возможной куча “теневых” и “даже не теневых” акций, которые раньше были невозможны». На мой взгляд, столь радикальные прогнозы имеют мало шансов реализоваться, но это не значит, что опасаться нечего.
Отвечая на волну громких заявлений, пресс-секретарь Кремля Дмитрий Песков предложил «обидчикам» предъявить соответствующие аргументы: «Если они [министерство финансов США] оставят подобные официальные заявления без доказательств, то это бросает тень на репутацию этого ведомства, [и потому] теперь уже это задача этого ведомства представить какие-то доказательства и показать, что высказывания официального представителя не являются голословной клеветой». Между тем именно эти слова, как ни странно, выглядят намного более опасными, чем сами озвученные предположения.
Обвинения в адрес президента России, откуда бы они ни прозвучали, не будут иметь для самого Владимира Путина последствий. Его не будут арестовывать по подозрению во мздоимстве, а спецслужбы не получат заказа на его устранение, похожего на тот, что, вероятно, был отдан в случае с Литвиненко. Однако весьма грозным последствием для российского президента может оказаться четкое следование «тех или иных ведомств» пожеланию, высказанному его пресс-секретарем.
Что, собственно, изменилось в мире за последние дни? На мой взгляд, только то, что «определенные ведомства», причем преднамеренно, поставили себя в положение, в котором не искать подтверждений своих собственных заявлений практически невозможно. Еще полмесяца назад можно было говорить, что все обвинения в адрес главы российского государства исходят от публицистов и политиков, но сейчас с ними выступили и судьи, и официальные лица, уполномоченные бороться с коррупцией и отмыванием денег. Это значит, что начинается по-настоящему серьезная игра.
Она, конечно же, будет развернута не в связи со смертью Литвиненко, а в контексте коррупционных обвинений. Сказать «пусть ищут доказательства» легко в России, где любые факты могут быть признаны Басманным судом не имеющими отношения к делу, если таковое касается «нужных» людей. Но в Америке к проблеме подходят иначе. Здесь доказательства умеют искать хорошо — достаточно, например, вспомнить «дело ФИФА», которое из Москвы тоже казалось гнусным шельмованием честнейшего г-на Блаттера, пока его подельники не начали сдаваться и соглашаться на экстрадицию в США, а швейцарские и прочие международные банки не стали раскрывать информацию по сомнительным финансовым трансакциям.
Соединенные Штаты сегодня de facto обладают глобальной юрисдикцией, определяемой ролью этой страны, причем прежде всего финансовой, в современном мире. Универсальность американского права задается двумя обстоятельствами.
С одной стороны, это готовность властей бороться за соблюдение принципов, на которых основана сама Америка, повсюду в мире. Если коррупция в США считается злом, то возникает Foreign Corrupt Practices Act, карающий американских предпринимателей за коррупцию в третьих странах, даже если ее результаты были выгодны Америке. И данный акт действует, потому что неприятие коррупции является чертой и самих США. Даже если в России примут закон, наказывающий за коррупцию, осуществляемую российскими предпринимателями за рубежом или коррумпирование наших чиновников за границей (о необходимости его совсем недавно говорил Путин), применяться он будет так же, как и антикоррупционные законы внутри страны.
С другой стороны, это вовлеченность США в бóльшую часть происходящих в мире коммерческих операций. Часть компаний ведет бизнес или торгует со Штатами, другие берут кредиты в американских банках, третьи кредитов не берут, но размещают акции на американских биржах или биржах, материнские компании которых находятся в США; четвертые просто держат счета в банках, которые ведут расчеты в долларах, национальной американской валюте. Во всех случаях компании и их руководители оказываются под американской юрисдикцией, и у властей США появляется множество аргументов при общении с ними. Если какому-то международному банку запретят работать с рублями, это, скорее всего, даже укрепит его реноме, но если он не сможет оперировать с долларом, ему придет конец.
Отдельно следует упомянуть и то, что Америка готова щедро платить за информацию и гарантировать сотрудничающим с ней защиту и убежище (в России не очень хочет жить даже г-н Сноуден, но нежелание остаться в западных странах — вещь довольно редкая).
Соответственно, можно предположить, что, если Соединенные Штаты действительно решили найти доказательства коррумпированности Владимира Путина, они их найдут, причем ничего не фальсифицируя. У российского президента много врагов — и еще больше таковых у его близких друзей. Случаи «слива» компрометирующей информации будут множиться — и начнутся проверки офшорных компаний и банков, через которые проходили те или иные операции. Если обвинения и. о. заместителя министра финансов воплотятся в формально возбужденное уголовное дело о коррупции, инструментарий работы американских специалистов станет намного шире — в первую очередь за счет сделок со следствием, заключить которые, вероятно, выстроится длинная очередь претендентов. По мере того, как будут находиться подтверждения, обвинения будут расти как снежный ком, а вместе с ними будет шириться и круг сообщников.
Повторю еще раз: самому российскому президенту ничего не грозит — нет даже прецедентов того, чтобы глав государств, пусть и бывших, судили не в их странах за коррупцию. Самый коррумпированный диктатор в истории, заирский лидер Мобуту Сесе Секо, умер от тяжелой болезни во Франции после бегства из страны. Но многие близкие друзья национального лидера, а также некоторые из тех, кто не слишком хотел таковыми считаться, но оказывали друзьям и друзьям друзей важные услуги, окажутся под ударом. Если же учесть, что в принятии решений об аннексии Крыма участвовали только единицы из нынешней властной элиты, а к коррупции причастны почти все, можно понять, какое количество влиятельных лиц будут затронуты самым громким антикоррупционным делом в истории, лишась свободы передвижения, финансовых средств и имущества. Страшно сказать, но не спасет даже репатриация накопленных за годы миллионов в рамках «национализации элит»: ведь и депозит в Сбербанке не слишком надежен, так как в случае чего это финансовое учреждение может узнать о блокировке соответствующих сумм на своих долларовых корсчетах за границей. Можно предположить, что «цена вопроса» окажется в разы больше «дела ЮКОСа», «закона Магнитского» и крымских санкций, вместе взятых, и тогда уже неясно, насколько российская «элита» сохранит верность своему вождю.
Предлагая американцам и европейцам «доказать» существование коррупции в окружении российского президента, отечественные чиновники поступают поистине безрассудно, просто потому, что образ жизни большинства наших министров, депутатов и губернаторов не соответствует никаким понятным в этих странах представлениям о том, что дозволено государственным служащим. И если пока никто в тех же США не попытался собрать последовательно и строго юридически используемые подтверждения таковой, лучше «не будить лиха». Все доказательства давно имеются в наличии — недостает только инстанций, которые смогли бы возбудить антикоррупционные дела и приобщить к ним факты и показания, в которых нет недостатка. Но буде таковые найдутся (чего, замечу вновь, прежде никогда не происходило), то за прочность российской политической системы, боюсь, никто не сможет поручиться.
Если же подойти к делу серьезнее, то, думаю, вообще не нужно реагировать на обвинения руководства нашей страны в коррупции. Не зря в недавно принятой Стратегии национальной безопасности Российской Федерации сказано, что «стратегической целью обеспечения национальной безопасности является сохранение и приумножение традиционных российских духовно-нравственных ценностей» (ст. 76), а опасной угрозой — их «размывание» (ст. 79). Но разве коррупция, воровство и местничество, о которых в стране только ленивый не говорил и не писал не одну сотню лет, не могут квалифицироваться как фундаментальные «традиционные российские духовно-нравственные ценности» — такие же традиционные, как для Америки демократия и свободы граждан? И если в моде разговоры о равенстве культур и мультикультурализме, не стоит ли признать, что борьба с коррупцией для нас не более актуальна, чем защита секс-меньшинств? Да, мы такие, и не надо притворяться, что Россия является нормальной страной. Тогда, глядишь, и поводов нас уязвить будет намного меньше.
