На улице было уже темно, когда я вошел в квартиру Светланы Богдановой - на первом этаже дома советской постройки в центре Санкт-Петербурга.
В прихожей пахло так же, как мне запомнилось со времен студенческих лет в России, – теплой пылью и кошачьей шерстью.
Квартира тесная – коридор вел в узкую гостиную со старым телевизором в центре комнаты и пианино в дальнем углу.
Из книжного шкафа со стеклянными дверьми Светлана достала небольшую деревянную коробочку. Внутри был маленький ломоть хлеба.
“Мой дедушка сберег его с 1942 года, – рассказала мне она. – Он передал его моему отцу, а он – нам”.
Она достала хлеб из коробочки и осторожно положила мне в руку. Это была дневная порция в тяжелое время блокады Ленинграда, унесшей жизни тысяч людей, многие из которых погибли от холода и голода.
Я понюхал его. Он совсем не пах хлебом – скорее, так пахнет древняя книга или православная церковь, пропитанная свечным воском и ладаном.
Светлана показывала мне семейную реликвию неслучайно. Недавно власти Санкт-Петербурга постановили разработать план по введению суточной нормы хлеба на случай чрезвычайной ситуации. (Позже власти города сообщили, что СМИ неверно интерпретировали постановление губернатора. В профильном комитете петербургского правительства сказали, что речь идет об экономической безопасности – запасы зерна и муки делаются для стабилизации рынка в случае резких скачков цен. – Ред.).
На российском телевидении выходили и более тревожные репортажи, в которых говорилось о наличии угрозы России со стороны Америки. В ходе недавних общенациональных учений граждан призывали заранее узнать местонахождение ближайшего бомбоубежища.
“Я больше не смотрю телевизор”, – говорит мне Светлана, пренебрежительно кивая в сторону устройства модели 1990-х годов в центре комнаты.
“Мы столько всего помним, что они думают, будто нас легко испугать, – продолжает она. – Думаю, что они хотят напомнить нам, какой ужасной однажды была наша жизнь и какой ужасной она может быть снова. Чтобы мы подумали: “Хм, наверное, сейчас у нас все хорошо”.
Телевидение – мощный инструмент влияния в этой стране. За 16 лет пребывания у власти Владимир Путин установил контроль над всеми основными каналами.
Согласно недавнему опросу, 88% россиян считают телевизионные программы главным источником новостей. Самое смешное в том, что при этом 31% респондентов совершенно не доверяют этим сообщениям.
Это означает, что примерно каждый пятый россиянин предпочитает смотреть новости по телевизору, одновременно считая эти новости ложью. Как это объяснить?
Один ответ на этот вопрос я нашел в здании советского Центрального телеграфа на Тверской улице в Москве. Это здание я тоже помню со студенчества – помню, как телеграфный служащий, с подозрением глядя на меня, переводил звонок за границу с центрального аппарата в небольшую деревянную кабинку.
Сейчас здесь находится студия “Царьград ТВ”, религиозного канала, транслирующего позицию Русской православной церкви на всю страну и за ее пределы.
Я встречаюсь с его главным редактором Александром Дугиным – человеком с длинной седой бородой, в вельветовом костюме, хорошо знающим английский и французский языки, а также концепции западных философских движений с Эпохи Просвещения до постмодернизма.
“Все относительно, – говорит он мне. – Мы в России с помощью постмодерна можем объяснить Западу, что любая истина относительна, и у нас есть наша особенная, русская истина, которую вам необходимо принять”.
Оруэлловская логика, которой придерживается Дугин, довольно популярна в кремлевских кругах, хотя, возможно, и не в народе.
Другая высокообразованная россиянка – Екатерина Шульман – высказывает иную версию.
“Люди не ищут новости как таковые, – говорит она. – Они пытаются расшифровать систему сигналов – кто в эфире сегодня, а кто был вчера, каковы интонации, выбор слов. Очень важно все это понимать, потому что, если вы зависимы от государства, это помогает вам выжить”.
Так что россияне внимательно прислушиваются к тому, что думает руководство страны. Даже дети.
Я пошел в гости к старым друзьям – семейной паре, живущей в современной московской квартире, хотя и снова в советском многоквартирном доме. Вместо запаха теплой пыли и кошачьей шерсти меня встречает аромат техасских бургеров-барбекю, которые они заказали из соседнего кафе.
Сидя на кухне за ужином, мы заговорили о том, как аннексия Крыма разделила многие семьи. А потом они вспомнили, как их девятилетний сын недавно сказал маме: “Ты знаешь, папа не прав, когда говорит плохие вещи про Путина”.
Откуда он это взял? Вряд ли из школы, как они думают, – там такого обычно не говорят. К тому же они следят за тем, что их дети смотрят по телевизору.
Так откуда же? Они так и не смогли понять. Кажется, что Кремль везде, и его влияние проникает повсюду неведомыми путями.
