В этот день 75 лет назад в Киеве десятки тысяч людей были убиты только из-за своей национальной принадлежности.
О таких грандиозных преступлениях нужно знать и помнить каждому человеку, чтобы больше никогда не допустить повторения чего-либо подобного. Предлагаем вашему вниманию историю выжившего в тот день 79-летнего Василия Михайловского, которую он рассказал ВВС.
29 сентября 1941 года 4-летний Цезарь Кац за руку с няней шел по улицам Киева в Бабий Яр. Он балансировал на трамвайных рельсах и просил няню купить ему праздничный шарик.
У малыша было прекрасное настроение. Множество людей вокруг напоминали ему праздничные демонстрации, на которые он недавно ходил с папой.
Вскоре в Бабьем Яру погибнут десятки тысяч евреев. Среди них будут его родственники и отец.
“Жиденка утром отведи в Бабий Яр”
У меня было четыре мамы, три фамилии, два отца и одна судьба.
Я родился в 1937 году в еврейской семье Кац. Мама умерла после родов. Мы с братом, который был на 6 лет старше меня, осиротели.
Папа взял нам няню, очень хорошую женщину Надежду Фомину. Он работал в маленькой кофейне на Крещатике, а во время войны занимался эвакуацией штаба округа.
Всю нашу семью – бабушку, детей и няню – папа посадил в поезд, чтобы эвакуироваться. Поезд застрял под Киевом, пропуская эшелоны с оборудованием с заводов. Стоял неделю. У нас закончились продукты. Бабушка отправила няню в наш киевский дом за едой. Когда няня вернулась, поезда уже не было. Так мы с няней остались в Киеве сами и вернулись домой.
Мой папа под Киевом попал в окружение, а затем оказался в концлагере в городе. Ну, как там говорили, коммунисты и евреи – шаг вперед. Его товарищ задержал, так он избежал смерти. Но потом его с какой-то колонной переводили в другой лагерь и по дороге тех, кто шел плохо, стреляли. В папу не попали, но он упал. Колонна пошла дальше, а он поднялся и побежал домой.
Мы жили около Майдана, на улице Костельной. Папа прибежал домой и увидел нас. Он только успел поесть и переодеться, и тут стук в дверь – на пороге два полицая. Дворничиха увидела, как папа заходил во двор, и позвала полицаев. Он хотел бежать через черный ход, но больше мы его не видели. Дворничиха вернулась и сказала няне: “Жиденка утром отведи в Бабий Яр”.
“Ты погибнешь вместе с ним”
Наша няня была неграмотная. Она не знала, что такое тот Бабий Яр, почему меня надо туда отвести. Собрала утром вещи, что-то поесть, и мы с ней пошли.
На Крещатике людей было много. Я попросил купить мне флажков и шарик. Когда были праздники, мы шли с папой на демонстрацию, он покупал нам игрушки. Конечно, здесь было не до шариков. У меня было хорошее настроение, я балансировал на рельсах. Так и шли.
А настроение у людей постепенно ухудшалось. Женщины и дети плакали. Дошли до Лукьяновского рынка, там уже вдоль дороги стояли полицаи и гестаповцы с собаками. Так мы дошли до первого круга окружения перед Бабьим Яром. Там стояли противотанковые заграждения, сделанные из рельсов, “ежи”. Улица была перекрыта. Между этими заграждениями был небольшой проход. Немцы не рассчитали, что будет столько людей.
Люди собирались целыми дворами, грузили вещи. А почему? Потому что немцы пустили такой слух, что евреев будут отправлять в другое безопасное место. В городе вывесили объявление, что все евреи должны собраться на перекрестке Дегтяревской и Мельникова, а кто не придет, расстреляют. Оставаться дома нельзя было, все дороги вокруг Киева были перекрыты, вот все и шли. Мы встретили нашу молочницу, и она предупредила няню: “Куда ты идешь с еврейским ребенком, ты погибнешь вместе с ним. Достань свой паспорт”.
На первой линии окружения между этими противотанковыми заграждениями был маленький проход, позади собаки бросаются на людей, на нас тоже бросилась собака и забрала нашу сумку с едой. Я разрыдался. Вокруг людей били прикладами, подгоняли. Мы с няней упали прямо на это заграждение. Разбились в кровь, у меня до сих пор остался шрам на всю жизнь. Люди шли через нас, наступали на нас.
Наверное, в этот момент у кого-то из этого окружения сердце екнуло – меня подняли с земли за воротник, у няни в руке был паспорт, увидели, что она украинка и вытолкали нас из окружения. Мы вышли, спрятались в подворотне. Я уже перестал говорить. Язык отняло. И это было надолго.
Ведро крови и свалка
Две недели мы с няней ходили по городу. Ночевали в руинах, заходили к знакомым, просили есть. Кто-то давал хлеба немного, кто-то картофеля. Как-то моей няне сказали: “Что ты ходишь с еврейским ребенком, его же убьют и тебя убьют”.
Она решила отдать меня в приют для бездомных детей, который был на Печерске, на улице Предславинской. Написала в записке “Вася Фомин”, положила ее в мой карман и оставила меня перед домом.
Меня увидел дворник и повел внутрь. Так я встретился с врачом Ниной Никитичной Гудковой, которая уже занималась 70 сиротами. Она сразу поняла, что я еврейский ребенок, у меня были такие кудри. Меня остригли. Несколько месяцев я не разговаривал. Во время войны я остался сиротой. Сирота – это же человек с оторванным куском сердца, души. Никто за мной не ухаживал, не защищал.
В приюте поставок не было, дети 1-1,5 лет умирали от голода. Мы, постарше, как-то выжили.
Люди из окрестных домов приносили какую-то еду, но этого не хватало. Рядом с этим убежищем была бойня, где заготавливали мясо. Вот рабочие с бойни приносили нам ведро крови и какие-то субпродукты на дне ведра. Старшие дети ходили на свалку к театральному ресторану, собирали остатки пищи. Так мы выжили.
В приюте было еще несколько еврейских детей. Когда приближалась какая-то облава, Нина Никитична прятала нас под лестницу, мы там как мышата сидели. Понимали, что опасность.
Новая семья
После освобождения Киева я попал в другой детдом. Там уже детей находили, забирали. В палате я остался один. Плакал, переживал, спрашивал няню, почему же за мной никто не приходил. Няня из детдома мне говорит: “Расстояние, завтра за тобой кто-то придет”.
На следующий день, я подглядывал в кабинет Нины Никитичны и увидел женщину и мужчину с большой бородой. Я бросился к ним, вцепился мужчине в бороду и начал кричать: “Мамочка, папочка, это я, ваш сын, заберите меня”.
Они хотели взять девочку, но умилились, я так к ним бросился. Так я стал Василием Михайловским.
Сначала я был Цезарь Кац, с таким именем я родился. Затем стал Васей Фоминым, а сейчас я – Василий Михайловский.
Это были замечательные люди, мои новые родители Василий и Берта Михайловские. Мне повезло, обо мне заботились. Но и у них была не такая простая история.
Это был врач из семьи священника, его жена тоже была еврейка. Он всю войну прятал ее и свою тещу от фашистов – закутывал и клал в морг, в тифозное отделение больницы, по селам. Так они выжили.
В 1937 году расстреляли трех его братьев. Его, как сына священника, тоже хотели репрессировать. Он работал в маленьких больницах по селам, постоянно переводился, чтобы не успели на него “накопать” много.
“Горечь и боль”
О Бабьем Яре не вспоминал очень долго. Этот момент, когда мы упали перед Бабьим Яром, может, там даже было сотрясение мозга. Я не мог говорить, долго ничего не помнил об этом.
Всю историю моего спасения и скитаний в Киеве мне впоследствии рассказали няня и мои родственники. Они нашли меня, приезжали в Киев навещать. Своего старшего брата я впервые увидел в 22 года. Он рассказал историю моей семьи.
А еще, наверное, с Бабьего Яра у меня остался большой страх перед пленными. Как только я видел, как их под конвоем выводили на улицу, весь дрожал и бросался папе на руки.
Я думаю, что недостаточно людей знают о тех ужасах.
В Советские времена Бабий Яр вообще заливали пульпой. В наш двор привозили землю, и часто в ней попадались черепа.
Что тут говорить? Люди даже собраться там не могли, чтобы помянуть. Их гоняли на черных воронках. Это уже потом там поставили памятник. Сейчас уже больше вспоминают о тех зверствах. Мы, кто чудом выжили там, а нас в Киеве несколько всего осталось, выступаем иногда в школах, делимся воспоминаниями.
Столько трагедий было во время войны, помнить о каком-то одном месте трудно. Львовское, минское гетто разгромили, тысячи “бабьих яров” есть.
Я вспоминаю тех людей, кто погиб там, в Бабьем Яру, своего отца, своих родственников. Это очень тяжело, это горечь и боль.
Очень хорошо, что там привели в порядок территорию. На скамейках можно увидеть мам с детьми – это о том, что жизнь продолжается.
