Аналитик Михаил Крутихин сообщает, что российским нефтяникам просто некуда девать свои тонны и баррели из-за сокращения спроса на углеводородное сырье
Михаил Крутихин пишет, что российские нефтяные компании вынуждены сокращать объемы добычи
“И происходит это вовсе не потому, что российское руководство обещало добиться сокращения партнерам по ОПЕК+, американскому президенту и «Большой двадцатке». В конце концов три года широко разрекламированного участия России в альянсе ОПЕК+, в 2017–19 годах, свелись к пустым декларациям солидарности на фоне наращивания объемов производства российскими компаниями, пока саудовцы с партнерами действительно урезали свою добычу. Тогда обман сработал. Но на сей раз российским нефтяникам просто некуда девать свои тонны и баррели: спрос на углеводородное сырье не позволяет надеяться на продажу всего, что Россия способна извлечь из недр.
Резать придется много и по живому… Россия сократит добычу на 19 % от уровня февраля 2020 года, то есть на 2 млн баррелей в сутки. Квоты на сокращение распределены поровну между всеми недропользователями прямо пропорционально объему их добычи. В мае и июне страна в целом должна ежесуточно добывать 8,5 млн баррелей, если придерживаться договоренности в рамках ОПЕК+. Напомним: в апреле добыча нефти в России составила 11,35 млн баррелей в сутки: накануне запланированного снижения некоторые наши нефтяные компании постарались напоследок вывести объемы на максимум.
Однако были и те, кто заранее приступил к сворачиванию работ. В отсутствие запросов от покупателей «Татнефть», например, уже в марте, до объявления о согласовании тактики с ОПЕК+, снизила добычу на 2,5 %, а операторы проектов «Сахалин-1» и «Сахалин-2» — на 2,6 %. В масштабах страны объем мартовской добычи сократился на один процент. В СМИ стали поступать сообщения о том, что трейдеры, загрузившие танкеры российской нефтью, не в состоянии найти на нее покупателя и вынуждены предлагать ее с огромными скидками к цене. По данным агентства Argus, в мае графики отгрузки нефти из российских портов на Балтике и в Черном море уменьшены по объемам примерно вдвое по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Главная причина — недостаток спроса.
В этом году усредненная оценка падения мирового спроса на нефть — 9,5 %. Более того, среди экспертов сейчас широкое распространение получила уверенность в том, что пик спроса был пройден в 2019 году и в последующем он уже не сможет выйти на «довирусный» уровень. Этому, кстати, будет способствовать ускоренная декарбонизация, то есть спонсируемый правительствами развитых стран переход к безуглеродной энергетике. А в условиях недостаточного спроса поставщики нефти с низкой себестоимостью — такие, как Саудовская Аравия, — непременно продолжат стратегию вытеснения конкурентов из их рыночных ниш, то есть пресловутую «ценовую войну».
Что же произойдет с отраслью, перед которой никогда прежде не стояла задача сокращения добычи? Долгие годы главной целью российских — а в СССР советских — нефтяников было максимальное увеличение объемов разведки и добычи углеводородного сырья. Перестроиться на другой тип работы становится чрезвычайно сложной задачей не только организационно-технического, но и даже психологического характера. И задача эта ставит Россию в крайне невыгодное положение по сравнению с конкурентами.
Саудовцам намного проще. Они привыкли оперативно сокращать и восстанавливать добычу в соответствии с политикой ОПЕК и нуждами королевства. Гибкость обеспечивает и качество работающих скважин с суточным дебитом по тысяче — двум тысячам тонн нефти, поступающей из недр под собственным давлением. Их легко остановить и легко запустить снова.
Сколько же российских скважин надо вывести из эксплуатации, чтобы добиться того же эффекта, что и с консервацией одной саудовской? В России средний дебит — 9,5 тонн, и к тому же на поверхность поступает не чистая нефть, а так называемая скважинная жидкость, в которой много воды (ее закачивают в подземный пласт для вытеснения наверх нефти). На легендарном Самотлоре, к примеру, к устью скважин выходит почти одна вода, а нефти в этой жидкости — меньше 4 %. И это не исключение. На старых месторождениях «Башнефти» обводненность тоже приближается к 90 %. К этому надо добавить часто встречающиеся на российских месторождениях примеси вроде парафина, способного сильно засорить ствол временно остановленной скважины.
В России только из 1,6 % скважин нефть идет наверх сама, под давлением пласта, в котором она залегает. В остальных случаях операторам приходится либо опускать в ствол электрические погружные насосы, либо ставить на поверхности насосы-качалки.
Чтобы законсервировать скважину, насосное оборудование надо извлечь, ствол прочистить, перекрыть его снизу и сверху цементными «мостами» и проделать еще ряд обязательных по регламенту работ. Можно представить, сколько специалистов и средств требуется привлечь к закрытию скважин в России, чтобы сократить добычу на 19-20 %…
Обойтись сокращением объемов бурения, как предлагает «Лукойл», не получится. Да, бурение ведется не только для освоения новых месторождений, но и для поддержания добычи на давно действующих промыслах. Однако уход с промысла буровых бригад без закрытия эксплуатируемых скважин обеспечит лишь постепенное, а не быстрое падение добычи. Хотите не хотите, а значительную часть скважин все равно придется законсервировать, а то и ликвидировать — как нерентабельные для восстановления после перерыва в работе.
Перед руководством компаний стоит выбор: отключать старые скважины с малым дебитом или относительно новые, где выход нефти больше? Если ориентироваться на масштаб операций, то старых придется закрывать больше по численности. Однако новые нередко находятся на месторождениях, которым государство предоставило налоговые льготы (сейчас не менее половины российской нефти добывается на «льготных» проектах), и операторы не хотели бы отказываться от таких привилегий. По сведениям из компаний, «под нож» должны в первую очередь пойти малорентабельные скважины с устаревшим насосным оборудованием — и закрывать их будут без расчета на расконсервацию, которая может обойтись слишком дорого, если учитывать отдачу от старого промысла.
Трудно сейчас оценить, какая часть из примерно 180 тыс. действующих в России нефтяных скважин (плюс 40 тыс. бездействующих) будут навсегда выведены из эксплуатации под давлением падающего спроса, но процент этот обещает быть значительным. А в Саудовской Аравии между тем собираются не урезать, а исподволь наращивать добычной потенциал. Ее компания Saudi Aramco только что выделила 20 млрд долларов на увеличение мощности уже работающих промыслов на 1,45 млн баррелей в сутки…
Есть еще одно важное соображение относительно способности российской нефтяной отрасли справиться с новыми вызовами. Гибкости ей могло бы прибавить поощрение малого и среднего бизнеса, который традиционно готов рисковать и деньгами, и внедрением неиспытанных технологических решений, — как это произошло с разработкой сланцевых запасов в США.
К сожалению, есть вероятность того, что под видом заботы об интересах страны в условиях нефтяного кризиса этот сектор может не только остаться «в загоне», но и превратиться в жертву поглощений крупными игроками вроде «Роснефти» (она уже превратилась в «кладбище» некогда эффективных частных компаний, ставших подразделениями неуклюжей, политизированной и погрязшей в долгах госкорпорации).
Рыночная конъюнктура тоже не обещает комфорта для российских нефтяников и их обновленной отрасли. Вот факторы, которые в среднесрочной перспективе определят особенности нефтяного рынка.
Во-первых, пока непонятно, насколько затянется пандемия и не станут ли вскоре возвращаться периоды ее обострения, тормозящие спрос на энергоносители и сырье для нефтехимии. Это будет рынок, где условия диктуют потребители, а не продавцы
Во-вторых, даже в случае полной победы над коронавирусом потребность в нефти вряд ли вернется на прежний уровень. Спрос еще долго будет отставать от предложения, оказывая давление на уровень цен.
В-третьих, В Европе, куда отправляется значительная часть нефти из России, начались подвижки в сторону ускоренной декарбонизации и переходу к «зеленой энергетике» при государственной поддержке. Расчеты на то, что дешевая нефть затормозит движение в «царство» электромобилей и водородных топливных элементов, не оправдываются. К тому же потребителям нужна стабильность, тогда как конъюнктура нефтяных цен характеризуется безумной волатильностью из-за спекуляций на финансовых рынках.
В-четвертых, конкуренты — и в первую очередь саудовцы — продолжат «ценовую войну», предлагая большие скидки традиционным покупателям российской нефти. Российскую нефть с рынка они полностью не уберут, но здорово потеснят. Не лишним будет вспомнить сравнительные оценки себестоимости нефти в разных странах, сделанные в 2019 года компанией IHS Markit для проспекта эмиссии акций Saudi Aramco. Для нового проекта в Саудовской Аравии, как показали эти оценки, нужна цена барреля на уровне 17 долларов, а для такого же российского проекта — 42 доллара. Выдержать такое соперничество будет нелегко, если не невозможно.
И в-пятых, ситуация с российскими нефтяными компаниями обостряется тем, что они не готовятся к работе за пределами ископаемых видов топлива. Пока на Западе и Востоке нефтегазовые гиганты всё больше внимания уделяют переходу к безуглеродной энергетике, в России это движение остается в зародыше.
В целом надо заключить, что начинающаяся под давлением малого спроса реформа российской нефтяной отрасли (модернизационная по своей сути) столкнется с самого начала с огромными трудностями и вызовами внутреннего и внешнего характера. Исход этого перерождения предсказать нельзя, и особого оптимизма перспективы не вызывают”, – пишет Крутихин
