Инна Б. до сих пор не может забыть содержимое ветеранских горшков.
Последствия отмеченного накануне Хэллоуина не могли не сказаться на гостях Савика Шустера, собравшихся у него в студии с целью подвести коллективные итоги Второй мировой войны в свете приближающегося 70-летия освобождения Киева.
Вообще-то, словосочетание «70 лет», которое так активно звучит в последние дни изо всех щелей, невольно опрокидывает память в период «перестройки», когда те же «70 лет» произносили с неизменным набором негативных определений (например, «проклятые 70 лет», «70 лет коммунистического режима», «эти 70 лет, которые пережил наш советский народ, не прошли бесследно», «Мы ведем войну уже 70 лет» и т.п.). Казалось бы, это зловещее число навсегда должно было сгинуть из повседневного речевого обихода жителей нового государства – подобно тому, как канули в Лету «ускорение» и «новое мышление», «перестройка начинается с себя»; как исчезли из сферы общественного потребления спирт Royal, дынная водка и турецкая «жвачка»; подобно тому как «безалкогольные свадьбы» вытеснило «безалкогольное пиво» (еще недавно – диковинная штука непонятного предназначения).
Но не тут-то было. А уж в студии Савика было все.
Собравшиеся закадычные оппоненты азартно предъявляли друг другу цифры утонувших при форсировании Днепра, обсуждали смысл происшедшего, не особенно вдаваясь в смысл происходящего в прямом эфире. Смотреть на это было еще более тошно, нежели обычно.
Правда, и в этой куче словесного дерьма нашлись свои изюминки. Например, гости телестудии мимоходом упомянули Виктора Петровича Астафьева, который описал «штурм Днепра» в «Проклятых и убитых» и который до конца жизни не мог забыть события, непосредственным участником которых он был и о которых мы вспомним в будущую выходную среду: «Двадцать пять тысяч входит в воду, а выходит на той стороне три тысячи, максимум пять».
Савик прокомментировал это приблизительно так: «Ну, это Виктор Астафьев, да… Вы знаете, это его боль, да… Он был ранен», – и сделал свой излюбленный жест плечами и руками (типа, ну вот такая ситуевина, что поделать, да, проявим понимание).
Потом у микрофона солировал нардеп от коммунистов Голуб. Он зачитывал воспоминания американского генерала (который так восхищался действиями красных командиров, подчеркивая их высокую эффективность, словно сам хлебнул из Днепра в 43-м по горло), пытался продавить на своем розовощеком лице морщинки сострадания и мысли.
Потом пискнул, обратившись к профессору Гриневичу: «И когда я слышу такое, мне хочется подойти и дать в морду».
Профессор взглянул на морду депутата и поддержал идею: «Ну так подойди».
Голуб укрылся за микрофонной стойкой…
Но украшением балагана стала, конечно, нардеп от ПР Инна Богословская, заблаговременно предупредившая собравшихся и телезрителей, что «сейчас будет поток сознания». Собственно, эта галантность была излишней: все и так в курсе, что перед этим «потоком» не устоять, а лучше набрать в грудь воздуха, закрыть глаза, уши и – главное – нос. Рот можно оставить открытым – при условии, что перед вами находится унитаз или хотя бы ночной горшок.
В горшок, собственно, весь этот «поток» и вылился.
Покачивая корпусом на тонких шпильках, Инна Германовна начала с того, что «война, любая война иррациональна». После этого рационального открытия последовало что-то совершенно контуженное. Инна цитировала предсмертные труды Гитлера, в которых вроде бы выражалась надежда, что его дело продолжит новое поколение советских людей (надо сказать, что Партия регионов немало преуспела в деле выполнения завета покойного), стращала выражением глаз, цитировала еще кого-то, мол, новая война начнется тогда, когда умрет последний солдат предыдущей…
Перспективно звучит – с учетом прошедших с окончания Второй мировой лет; неумолимое время уже привело к тому, что выживших солдат той войны на парадах сменяют все более новые поколения «ветеранов», – но все равно звучит глупо. Можно подумать, что при живых участниках ВОВ вообще никаких новых войн не было.
Понятно, что весь это проникновенный рев Инны публика пропускала не столько через сознание и душу, сколько мимо ушей. Все ждали финального аккорда. Ведь совсем недавно, в таком же эфире «Шустер.Live» Инна попыталась уесть собеседника «изящной» подколкой, заявив: «Вы сейчас похожи на деда Щукаря, который разговаривает со своей кобылой».
Реакция последовала вполне адекватная: «Так а кто тогда здесь кобыла?»… В студии раздалось дружное ржание.
На сей раз получилось тоже нехило. Инна совсем уж было захлебнулась в собственном «потоке», но ее вовремя прибило к далеким берегам. Она вспомнила, что хреновое отношение к ветеранам – это неизменная наша традиция, и поделилась своими советскими кошмарами:
«И я хочу сказать вот еще что… Нас в школе заставляли ухаживать за ветеранами. Я, писюшка, извините, а мне приходилось выносить за беспомощными ветеранами горшки!..»
Ну что ж. К устоявшимся прозвищам Инны Богословской, пожалуй, добавилось еще одно. Хотя и прежние вроде бы покрывали эту особу с лихвой, однако нельзя объять такое необъятное. «Ведьма», «Селедка», «Богохульская», «Инка черноротая» (это, кажется, народное творчество), «Кобыла» (см. выше), «Кастрюлькина» (источник – из этого пласта), «Инна Б.» (это «обкомовского» происхождения), ну и, пардон, «Инна Г…вна».
Мы к последнему причастны лишь слегка:
«Стабильно энергична и ретива
И никогда не закрывает рот –
Она не любит секс с презервативом,
Мол, вкус не тот – резиной отдает».
Но в основе лежит все же устное творчество самой Инны Германовны, см. Богословская не понимает, что такое секс с презервативом.
На «писюшку» не претендуем вообще.
…А горшки за стариками выносить – дело, в общем-то, житейское. Мало кого минует чаша сия.
