Взятые в плен украинской стороной российские спецназовцы не станут переломным моментом в войне в Донбассе, считает российский журналист Аркадий Бабченко.
– Конфликт на востоке Украины – есть ли у него какие-то общие черты с конфликтами в Чечне, в которых вы лично принимали участие? И есть ли отличия?
– Все войны всегда одинаковые, всегда похожи. Война – это война. Жизнь – это жизнь. Смерть – это смерть. Обстрел – это обстрел. В этом смысле конфликт на Донбассе похож и на Чечню, и на Грузию, и на Бородинское сражение.
При всем этом каждая война индивидуальна и отлична. В украинском конфликте есть сходство с грузинской войной, где под надуманным предлогом примерно тоже самое происходило. Есть сходство с чеченской войной, где тоже примерно тоже самое происходило, хотя там было больше реальности. Но основное отличие в том, лично для меня, что эта война полностью создана пропагандой. Она полностью создана гебельс-ТВ, российским телевидением, фактически на пустом месте.
– Речь идет о мотивации воюющих сторон? В первую очередь, боевиков ДНР и ЛНР так называемых, которые без пропаганды просто не пошли бы воевать.
– Предпосылки к противостоянию были. Может быть, даже были предпосылки к гражданской войне. Противоречия, безусловно есть. Но Стрелков в своем недавнем интервью сказал абсолютно правильно: если бы не я, не мой отряд, то никакой бы войны не было.
Я полностью согласен, что если бы не это влезание в ситуацию, то все закончилось бы на уровне противостояния Майдана и Антимайдана, которые тоже, в общем-то, были спровоцированы. Если бы ситуация дошла до противостояния, тор это было бы противостояние Майдан-Антимайдан. Были бы драки, была бы кровь, были бы, наверное, погибшие, но до войны бы не дошло.
– Как сейчас в России воспринимается эта война? Цель какая-то есть у этой войны с точки зрения пропаганды или это уже просто война ради войны?
– На этот вопрос вообще невозможно ответить, потому что в России нет общественного сознания. В России нет общественного мнения. В России общественное мнение такое, что в данный момент показывают по телевизору. Вот в данный момент показывают по телевизору “фашисты… бандеровцы… снегири… начали рубить березы…” – значит в России общественное мнение такое – “фашисты-бандеровцы-начали срубать березы”. Как только по телевизору начнут показывать, что мы с украинцами лучшие друзья, значит, в России будет общественное сознание “мы с украинцами лучшие друзья”.
– Но сейчас телевизор в какую сторону клонит?
– Сейчас стало полегче. Два месяца назад был полный ад и мрак. Прогнозы делать сложно. Поэтому мы в России живем больше на ощущениях. И у меня сейчас ощущение, когда я с людьми я говорю, что у них стало появляться чувство, что если это не совсем уже концовка, то, по крайней мере, какая-то передышка, пауза.
– Серьезная передышка, серьезная пауза.
– Да. Уже того безумного потока, который был, сейчас нет. Это первый нюанс. Второй нюанс: чисто с физиологической точки зрения ненависть – это эмоция очень затратная. Постоянно ненавидеть долго нельзя. Нельзя долго находиться в состоянии истерики, которая была после Крыма – Россия впала тогда в состояние вообще абсолютной истерики. Это долго поддерживать нельзя. Все равно в итоге эти эмоции идут на спад. И сейчас мы видим, что эти эмоции действительно идут на спад. То есть, если раньше было: “а-а-а, фашисты, бандеровцы срубают березы, всех мочи, всех вали!”, то сейчас: “ну, да, фашисты бандеровцы срубают березы, ну, как-то все это, давайте уже как-то…”. То есть это все идет на спад.
– То есть сейчас в телевизоре появилось ощущение того, что “да, плохие, ужасные украинцы, но уничтожать всех под гребенку…” Градус военной пропаганды снизился.
– Снизился.
– Захват в плен двух российских военнослужащих в Луганской области – может ли он повлиять на дальнейший ход войны?
– Не думаю. Россия к своим солдатам всегда относилась наплевательски. Пропал Максим – ну и фиг с ним. Капитан спецназа – это не бог весть какая шишка, но по крайней мере хоть что-то. Хотя бы об этом начали говорить. Консул вот требует его пустить. Паша Кыныгин [журналист Новой Газеты] взял и зашел, а консул две недели “не может попасть”. Но я думаю, это все-таки не тот уровень военных, который может иметь какое-то критическое значение или влияние.
– По твоему военному опыту – как поступит российское государство с этими пленными? Их бросят?
– Думаю, их будут пытаться менять, разыгрывать эту карту на политическом уровне. В принципе Россия сейчас в этом смысле довольно в сложной ситуации. С одной стороны, ей выгодно, когда есть российские граждане, которых она уже признала, что это российские граждане, и их проклятые бандеровцы держат в плену, пытают и не отпускают на родину. Для раскручивания пропаганды это выгодно. С другой стороны, вся та риторика, которая шла до этого – “мы своих не бросаем, мы боремся с фашизмом, который мучает и убивает русских” – Россия попала в яму, которую сама выкопала. Ей сейчас этих людей бросать сложно. Думаю, будут вестись переговоры об обмене. Чем они закончатся, я не знаю. Предполагаю, что украинская сторона будет ставить вопрос, что если меняем, то на Савченко и Сенцова. Пойдет ли на эти условия Москва? Я не знаю.
– Сейчас много разговоров о том, что воинская часть, в которой служили эти двое военнослужащих, попавших в плен, либо расформирована, либо там начались проверки. Как отнесутся солдаты сослуживцы этих двух военнослужащих к тому, что они попали в плен, и Российское государство не очень-то стремиться их вытащить?
– Это те грабли, на которые Россия наступает постоянно, начиная с первой чеченской войны. И после первой чеченской были солдатские волнения, и после второй были, и после Грузии были. Думаю, будут и сейчас. Но еще недостаточен уровень этого недовольства, уровень потерь и предательства пока еще невелик. Не думаю, что это вопрос ближайшего времени.
