Когда Борис Ельцин в последний раз вышел из своего кабинета в конце 1999 года, он сказал Путину знаменитую фразу: «Берегите Россию (фашистское государство, признанное 27.01.15 Верховной Радой страной-агрессором)!» Но что он имел в виду под словом «Россия»? Новую страну, родившуюся из революции 1991 года, или старую Россию, восстановленную после падения советского режима?
В отличие от других советских республик, она не могла радоваться независимости от Советского Союза, потому что сама составляла его основу. Да и прицепить свой вагон к Европейскому Союзу и НАТО она также не могла, поскольку была слишком большая.
Свободу России поддерживали не институты просвещенного государства, а множество экономических и политических сил. Она обеспечивалась слабостью служб безопасности и решимостью Ельцина защищать ее. Легитимность Ельцина и та поддержка, которой он пользовался, были прежде всего основаны на неприятии российским народом коммунистической системы, которая в больших количествах производила ракеты и танки, но не могла обеспечить людей товарами повседневного спроса.
Когда Ельцин с коллегами в 1990-х годах отвергли коммунизм, они стали представлять Россию не как новое государство, а как наследницу дореволюционной страны. Они позаимствовали многие ее символы, включая флаг. Советский период они называли аномалией, которая прервала ход российской истории. Однако они не могли дать России четкую самоидентификацию и определить направление ее движения.
Революция 1991 года была в основном бескровной, так как старая номенклатура сохранила свою экономическую, а зачастую и политическую власть. (Сам Ельцин в прошлом был коммунистическим руководителем.) Она не привела и не могла привести к власти новую элиту, потому что после 74 лет советского правления ее просто не было. И хотя у олигархов, которые в 1990-х годах заняли командные высоты в российской экономике и средствах массовой информации, были все внешние признаки элиты, им недоставало чувства ответственности за свою страну.
Выбрать Путина в качестве преемника в 2000 году Ельцина вынудили отчасти неудачи и междоусобицы перенявшего западные привычки правящего класса. К тому времени российская экономика начала получать выгоды от своего перехода к рыночной экономике; в ней появились кофейни и первый торговый центр ИКЕА.
Но Путин не был ни либералом, ни сталинистом. Его опубликованный накануне нового тысячелетия манифест был целиком и полностью посвящен ценности сильного централизованного государства для российского народа. Как показал проведенный в январе 2000 года опрос общественного мнения, 55% населения рассчитывало на то, что Путин вернет России статус великой и уважаемой державы, которая у большинства россиян ассоциируется со страхом других перед их страной. Лишь 8% считали, что он сблизит Россию с Западом. Сегодня половина населения полагает, что Путин действительно вернул Россию на позиции великой державы.
Затем он пошел на следующий логичный шаг, включив советский период в исторический континуум российской государственности. Вскоре после прихода к власти Путин отдал распоряжение восстановить советский гимн, который был отменен после распада Советского Союза. Для музыки, сочиненной в 1938 году на пике сталинского террора, придумали новые слова. Российские либералы морщились, но большинство населения увидело в этом довольно безобидный символический жест, призванный успокоить стареющих коммунистических избирателей. После десяти лет свободы при Ельцине возврат России к сталинизму казался невозможным.
Давая в 2004 году пресс-конференцию, Путин сказал: «Но, несмотря на трудности, нам удалось сохранить ядро этого гиганта — Советского Союза. И мы назвали новую страну Российской Федерацией». Ему была неинтересна ни советская коммунистическая идеология, ни безнадежная система централизованного планирования. Для него важнее всего было государство, которое в равной степени хорошо служило и Российской империи, и Советскому Союзу.
Автор горбачевских реформ Александр Яковлев лучше всех понимал возникшие в стране проблемы. В 1985 году он написал Горбачеву: «Тысячу лет нами правили люди, а не законы…Мы ведем речь не о ликвидации сталинизма, а о замене тысячелетней модели государственности». Но эта модель так и не была полностью устранена, и Путин взялся за ее возрождение. По словам Андрея Илларионова, который до 2005 года работал у него советником, Путина преследовал страх перед распадом страны, а в 1990-х годах он видел не период свободы и стабилизации, а время хаоса.
В попытке сохранить ядро старой империи Путин уничтожил все альтернативные центры власти. Он отменил прямые региональные выборы, стандартизировал законодательство по всей России и назначил своих представителей в регионах. Таким образом, он уничтожил принцип федерализма, благодаря которому Россия сохраняла свое единство и политическую стабильность в период экономических неурядиц 1990-х годов. Подобно многим своим предшественникам, включая Сталина, Путин считал и по-прежнему считает, что сохранить единство такой огромной и сложной по этническому составу страны можно только за счет централизации экономических ресурсов и политической власти, и что лучшим средством для достижения такой цели являются службы безопасности.
Однако Москва, Санкт-Петербург и даже Казань — это современные европейские города. У них мало общего с Чечней, которая напоминает тиранию, и где вновь вводятся элементы шариата. У них мало общего с маленькими и мрачными городками в центре страны, где живет основная база путинского электората. Единственный способ мирно урегулировать эти различия заключается в децентрализации и политической конкуренции. Россия добилась бы больших успехов и эффективности не как централизованное государство, а как федерация, в которой каждый регион может развиваться по-своему. Первыми идею «соединенных государств» в России озвучили декабристы. Это группа революционеров из элиты, которые в 1825 году организовали неудачное восстание.
Чтобы отклонить такого рода идеи, Путину нужна была объединительная концепция прошлого. Единственной сплачивающей идеей была победа Советского Союза во Второй мировой войне, которую он представил в виде триумфа государственной власти, а не победы человеческих ценностей, достигнутой всеми союзниками. Возвеличивание этой победы и роли Сталина в ее достижении стало главной идеологической основой бархатного сталинизма Путина, замаскированного под патриотизм в виде старой смеси русского православия, государственного национализма и самовластия.
Поскольку Россия одержала победу во Второй мировой войне, ей не нужно было отвергать сталинизм так, как Германии пришлось отвергнуть нацизм, хотя между двумя режимами было много общего. Оскорбив миллионы сталинских жертв, Кремль недавно занес в разряд «иностранных агентов» (что является синонимом слова «предатель») авторитетную правозащитную организацию «Мемориал», созданную для того, чтобы привлечь внимание к преступлениям сталинского режима.
«Путинизм, — пишет Гудков из Левада-Центра, — это видоизмененная версия репрессивной и централизованной государственной системы, которая подражает советским манерам тоталитарного режима». Но несмотря на все свои недостатки, Путин отнюдь не кровожадный тиран. Хотя он прибегает к принуждению и выборочному насилию, как дома, так и за рубежом, у него нет ни желания, ни возможностей восстановить экономические основы сталинского режима или вернуть власть террора. В его системе применяются более тонкие методы контроля и манипулирования, такие как фальсификации на выборах, деморализация или кооптирование либеральной оппозиции и, что самое важное, задействование телевидения в качестве инструмента пропаганды.
Старые раны
Главная причина, почему нынешняя националистическая и антиамериканская пропаганда в России намного эффективнее своей советской версии, заключается в том, что люди верят в нее. Она играет на их чувствах зависти, недовольства, на представлении о себе как о жертвах. Как отмечает Гудков, телевизионная пропаганда использует синдром «приобретенной беспомощности». Это такое психологическое состояние, при котором люди, которых постоянно обманывают и эксплуатируют, отказываются от борьбы и начинают верить в то, что он них ничего не зависит. Но если есть могущественный враг, такой как Америка, их чувства неудачи и слабости можно смягчить. Российский антиамериканизм основан не на реальных взаимоотношениях между двумя странами, а на внутренних неудачах и провалах России. Кажущаяся американская агрессивность позволяет Путину предстать в образе лидера воюющей страны.
Та необычайно высокая поддержка, которой пользуется Путин (82%) как руководитель государства, противостоящий американской агрессии, резко контрастирует с глубоким презрением, которое народ испытывает к элите в целом, считая ее коррумпированной, безнравственной и черствой. Россияне аплодировали аннексии Крыма, но не хотят брать на себя никакую ответственность за него. Как и большинство других людей, русские в целом мало интересуются внешним миром. Их больше волнуют свои собственные семьи, своя работа, а не зарубежные авантюры. У них нет желания идти воевать.
Кажущееся возрождение России — это признак не силы, а огромной слабости и чувства незащищенности. Анахроничное российское государство не в состоянии преодолеть современные вызовы, урегулировать противоречия, устранить несправедливость и предложить концепцию общего будущего. Региональное разнообразие России, усиливающееся неравенство и разница между городским средним классом и консервативной периферией — все это причины сохраняющейся напряженности.
Как отмечал британский историк и специалист по Российской империи Доминик Ливен, «почти на всем протяжении российской истории… агрессия была синонимом выживания. В 20-м веке царская, а затем Советская Россия разбила себя на куски, соперничая сначала с германским блоком в Центральной Европе, а затем с англо-американцами. Ограниченное возрождение российской силы и влияния при Путине не в состоянии скрыть тот факт, что сегодня Россия слабее, чем последние 300 лет».
Путин знает, что у него есть проблемы, и ищет способы изменить систему, сохранив при этом личную власть и преодолев трудности, связанные с выборами и легитимностью. Возможно, он преподносит себя в качестве нового национального лидера, этакого Дэн Сяопина позднего российского периода. Это позволяет ему сочетать конфронтацию с Западом и некую степень экономической либерализации (недавно он назначил заместителем руководителя своей администрации либерала конца 1990-х годов Сергея Кириенко). Но Россия это не Китай. А Путин поймет, что, как говорил де Токвиль, самый опасный момент для плохого государства наступает тогда, когда оно начинает реформироваться.
Преобразования в Российской империи к 1914 году давно уже назрели, однако царь Николай II хотел править по-прежнему как абсолютный монарх 17-го века, и проведение реформ было невозможно. В 1930-е годы Сталину удалось сохранить единство империи методами жестокого насилия. Когда в 1991 году наступил распад Советского Союза, новый режим на 10 лет дал шанс федерализму. Но Путин, придя к власти, пытается сохранить единство России теми самыми устаревшими методами, которые на более ранних этапах истории подталкивали ее к упадку и к политическому хаосу. Если Россия не сможет преобразиться и стать современным государством, которое начало формироваться в 1991 году, то возрождение страны, как это пытается представить Путин, может стать одной из последних фаз ее распада.
The Economist (Великобритания), редакционная статья
Хочу кое-что уточнить. В статье указывается, что Путина поддерживают 82% россиян, но это — несколько устаревшие данные.
Действительно, еще совсем недавно – в августе текущего года – число дебилов среди россиян составляло 82%. Однако в середине этого месяца Левада-Центр обнародовал результаты свежего опроса, свидетельствующие, что рейтинг Путина среди населения страны упал до показателей 2013 года, то есть “докрымского” периода. Сейчас он составляет 74%.
