За 26 лет независимости наши склады имеют хранилища тяжелых боеприпасов под открытым небом. Хотя даже дилетанту понятно, что все это добро должно быть укрыто в бетонных погребах, разнесенных между собой на безопасное расстояние.
Сегодня каждый имел возможность наблюдать за реакцией на диверсию, произошедшую минувшей ночью на арсенале в Винницкой области, и наверняка, каждый уже сформировал свое мнение и по поводу самого факта диверсии, и по поводу реакции на него. Мы же подведем черту под этой темой, с учетом заявленной самими нами позицией о полном исключении из поля критики наших действующих военных. Возможно, мы вернемся ко всему блоку критики уже после победы, а возможно и нет. Посему, мы просто обратим внимания на некоторые логические выводы, которые можно сделать, даже не владея оперативной информацией по следствию или данными по тому, что хранилось на базе и что уничтожено диверсией. Эти выводы может сделать каждый, просто внимательно глядя на ситуацию.
Первый вывод – лежит на поверхности. Именно такой теракт на артскладах – не первый за время войны с Россией. Тем не менее, этот случай привлек просто феноменальное внимание буквально всех возможных критиков. Уже сейчас понятно, что катастрофа, произошедшая в Балаклее, не идет ни в какое сравнение с тем, что мы получили в Калиновке. Масштабы потерь – несопоставимые. Тем не менее, ни Балаклея, ни предыдущие теракты не вызывали такого исступления у определенной части публики. Причем, складывается впечатление, что эта публика находится в особо возбужденном состоянии и готова кидаться вперед и рвать на себе тельняшку именно осенью. Вот теперь ее до мозга костей проняло происшествие, которое раньше не трогало вообще.
При этом есть некоторые детали, которые оказались вообще никому неинтересны. Вот, например, лето-осень 2014 года. Противник начал полномасштабное вторжение и ввел свои войска. При этом его как-то не волнуют склады боеприпасов хоть в Виннице, хоть под Харьковом. Он просто идет вперед. Кто-то попытался себе задать простой вопрос о том, почему противник озаботился засылкой диверсантов именно сейчас? Мы считаем, что кроме ущерба, который, безусловно, наносится нашим ВС, мы имеем дело со сменой тактики борьбы. Когда враг мог действовать военными методами, он это делал, не особенно стесняясь. Теперь у него это не получается, и он перешел на тактику диверсионной войны.
Не хотелось бы показаться гонцом, несущим плохие вести, но нам надо четко понимать, что как бы мы не усиливали охрану этих складов, как бы не перекрывали их силами СБУ и военной разведки, диверсии будут продолжаться до тех пор, пока мы победно не закончим войну. Противник будет взрывать не только артиллерийские склады, но и другие важные объекты, которые мы тут просто не станем перечислять. И да, будут взорванные автомобили видных деятелей, будут предательские расстрелы и прочее. Это все вписывается в сценарий диверсионной войны. То есть, противник вынужден перейти на диверсии как на единственно возможный способ войны. При этом неважно, кто будет начальником ГШ или министром обороны. Мы в любом случае не сможем ввести режим расстрела всех подозрительных, кто болтается на расстоянии километра–двух от базы, или что-то подобное. Это так же очевидно, как и то, что при всем желании и при самых громких фамилиях мастеров военного искусства нам не удастся избежать потерь личного состава.
Теперь другой вопрос. Мы видим успехи противника, которые ему удалось достичь в плане своей диверсионной войны, но, наверняка, мы долго не узнаем, сколько подобных вещей удалось предотвратить путем своевременного задержания террористов или разгрома их баз и схронов, и тем более мы не сможем узнать, от чего противнику пришлось отказаться ввиду грамотных действий наших контрразведчиков. Все это станет понятно только тогда, когда наши войска извлекут архивы противника и там будет найден перечень планируемых и осуществленных операций. До этого момента надо просто понимать, что такие диверсии проходят очень редко относительно количества попыток.
Еще один важный вопрос, касающийся противодействия подобным терактам. В этом случае следует понять наиболее вероятный вариант его исполнения. Используя “здравый смысл и жизненный опыт”, мы склонны полагать, что наиболее уязвимым местом является персонал, имеющий доступ на базу. Как не устраивай пропускной режим, персонал все равно сможет занести на базу элементы, из которых можно собрать простое взрывное устройство с механизмом замедления. Если же боеприпасы хранятся на грунте, то дальнейшие манипуляции окажутся совершенно простыми.
Для этих целей можно использовать подкуп, какие-то механизмы давления через родственников или просто психологическую обработку отдельного сотрудника. Уберечься от такого варианта почти невозможно, ибо кадровых фильтров, способных эффективно работать на отсев подозрительных лиц, не имеют ни МО, ни МВД, ни СБУ, ни прокуратура, вообще – никто. Внутренние процедуры и расписания поведения внутри базы тоже не являются предохранителем. Внимательно изучив любую такую схему, которая долго не меняется, можно найти и использовать ее уязвимое место.
Независимо от выводов следственной комиссии, мы убеждены в том, что именно человеческий фактор является наиболее слабым звеном системы, и гарантий, что военнослужащий не окажется вражеским лазутчиком – нет совершенно. Гарантий тому не даст ни Муженко, ни Мольтке, ни Клаузевиц.
Однако мы имеем официальную версию о том, что для атаки на объект был использован дрон. Якобы, за несколько секунд до первого взрыва, часовые докладывали о шуме двигателя в небе. Из этого сделан вывод о том, что, как и в Балаклее, был применен легкий дрон с боеприпасом зажигательного типа. Возможно, это было и так, но по ходу развития событий в этих двух случаях выясняется, что даже своевременное обнаружение дрона ударного типа не может спасти ситуацию, ибо часовые реагируют на шум устройства, которое уже вышло на ударную позицию. Мало того, часовые не имеют возможности отразить нападение с воздуха. Если это так, то однотипная атака на два арсенала требует решения этого вопроса. Если уже дрон подлетел к месту, не будучи обнаруженным, то у охраны базы должны быть средства поражения этой машинки. Как минимум, там должен быть зенитный пулемет.
Но если атака произошла именно по такому варианту, то она могла иметь успех только в одном случае, при наличии боеприпасов, хранящихся под открытым небом. В подземных бункерах или даже строениях с железобетонными перекрытиями боеприпасы останутся в безопасности от подобного нападения. Малоразмерный дрон просто не сможет поднять и донести боеприпас, имеющий возможность пробить хотя бы стандартную плиту перекрытия, а уж тем более – специальную железобетонную конструкцию. Для таких целей используются тяжелые бетонобойные боеприпасы, которыми оперируют либо боевые самолеты, либо тяжелые ударные дроны, состоящие на вооружении ВВС США. Это – явно не тот случай. То есть, противник запускает выполнение диверсионной операции только тогда, кода боеприпасы лежат на грунте и доступны для удара легкого беспилотника. Данные о таком методе хранения россияне могут получить как средствами космической разведки, так и с помощью агентуры. Именно для атаки дроном такое условие – критичное. Нет хранения на грунте – нет и диверсии.
А вот вариант с привлечением злоумышленника в лице сотрудника арсенала не гарантирует от взрыва даже в хорошо укрытом хранилище, ибо диверсант может войти в хранилище и установить там взрывное устройство. Короче говоря, кто бы и как не доказывал, что может полностью исключить подобные диверсионные атаки, – врет. В нынешних условиях это невозможно исполнить на 100%.
Это не значит, что не имеет смысла контролировать персонал и оснастить арсеналы средствами ПВО, но говорит о том, что сам арсенал должен быть устроен таким образом, чтобы не провоцировать противника на нанесения таких обидных ударов. И главное, на данном этапе следует исходить из того, что так или иначе, противник может совершить диверсионную атаку и его действия могут привести к детонации части боеприпасов.
И вот тут становится очень интересно. За 26 лет независимости наши склады имеют хранилища тяжелых боеприпасов под открытым небом. Хотя даже дилетанту понятно, что все это добро должно быть укрыто в бетонных погребах, разнесенных между собой на безопасное расстояние. Это обеспечит сохранность всего хранилища даже в случае детонации боеприпасов в одном погребе. Как следует из доступных отчетов, основная часть боеприпасов на пострадавшей базе как раз и хранилась в бетонных казематах, а потому не пострадала. Но почему же все боеприпасы не были спрятаны под землю?
И тут выясняется, что средства на обустройства подземных хранилищ вообще не выделялись за все время существования ВСУ. Эти работы начались только во время нынешней войны, а потому – просто не хватило денег создать адекватные условия хранения боеприпасов. Что характерно, самая оголтелая критика руководства ВСУ сейчас несется от тех сил, в состав которых входят лица, обязанные выделять средства на постройку хранилищ, строить и прятать это добро еще 10 лет назад.
В общем, мы сделали собственные выводы о том, что и как произошло и о том, кто и как на это отреагировал. Особенно это касается тех, чья реакция оказалась идентичной реакции нашего противника. Это – несмываемый маркер. Каждый же может сделать собственные выводы, с учетом изложенного выше.
