Доктор экономических наук, ректор РЭШ Сергей Гуриев прочел в Лектории Политехнического музея лекцию «Зачем нужна макроэкономика?». Slon публикует тезисы первой части этой лекции.
Есть две макроэкономики: одна – о том, от чего зависит долгосрочный тренд экономического роста, а другая – о том, как устроены колебания вокруг этого тренда. У мирового ВВП есть тренд, линейный график означает, что в год мировой ВВП растет примерно на 3,5%. Несмотря на то что рост идет вокруг вполне устойчивого тренда, есть и колебания вокруг этого тренда. Иногда мировая экономика растет быстрее, иногда медленнее, иногда даже растет отрицательными темпами – падает. По прогнозам, мы вернемся к тренду где-то к 2018 году. То, от чего зависит этот тренд, будет ли мировая экономика расти на 3,5%, 2% или 5% – это наука, которая называется экономика долгосрочного роста, экономика развития. Другая наука – та, в которой говорят о кризисах, рецессиях, депрессиях, о том, от чего зависит, как экономика колеблется вокруг тренда. Мы будем сегодня говорить о второй науке – краткосрочной экономике, макроэкономике, которая своей задачей ставит исследования колебаний вокруг тренда: бумы, рецессии, депрессии, кризисы, а не то, что нужно, чтобы изменить долгосрочный темп роста.
Сегодняшний кризис – обычный кризис, он чуть больше, чем предыдущий, но намного меньше, чем Великая депрессия. Сегодняшний кризис – это кризис, в котором мы видим, что американская и европейская экономика могла бы производить больше, могла бы предоставлять больше рабочих мест, но этого не происходит. В этом смысле краткосрочная макроэкономика имеет прямое отношение к тому, что сегодня показывает телевидение и о чем пишут газеты.
Циклы кризисов существуют, но они не являются регулярными. Нельзя сказать, что через 5 лет будет новый кризис. В среднем эти циклы действительно занимают 5–7 лет, я приведу данные по циклам в США: в среднем от пика до пика в послевоенной истории проходит 69 месяцев, то есть 5,5 лет. Раньше кризисы были немного чаще, а темпы роста – немного ниже. В целом можно говорить о том, что кризисы приходят и уходят раз в 7 лет и что большинство этих кризисов похожи на сегодняшний или на Великую депрессию.
Есть какой-нибудь надувшийся пузырь, где активы стоят дорого, все думают, что они будут дальше расти в цене, покупают и покупают, а потом оказывается, что они переоценили, сколько стоят акции, американская недвижимость, облигации и т.д. Когда люди это осознают и пузырь лопается, те, кто был богат (у них был большой портфель акций, они думали, что они могут тратить деньги), понимают, что им надо тратить меньше. Людям приходится останавливать свои планы, иногда даже продавать какие-то активы. Некоторым предприятиям приходится замораживать инвестиционные проекты. Возникает такая неприятная спираль, когда необходимо в срочном порядке что-либо продать и это приводит к дополнительному снижению цен на активы, потому что все их продают. Эта спираль раскручивается, и перед тем, как она достигает дна, возникает порочный круг: снижение потребления, распродажа активов, снижение стоимости активов, дальнейшее снижение потребления и так далее.
Cначала лопается пузырь, потом падают цены на акции, потом сокращаются инвестиции в предприятия, сокращается производство на этих предприятиях, сокращаются рабочие места. И наоборот, как только спираль достигает дна, начинается восстановление: сначала растут цены на акции, потом растут инвестиции, производство и только потом снижается безработица. При этом падение потребления всегда намного меньше, чем падение инвестиций.
Главный вопрос для макроэкономиста заключается в том, нельзя ли что-то с этим сделать. Нельзя ли понять, какие внешние события влияют на макроэкономическое равновесие и приводят к тому, что пузырь возникает и лопается? И нельзя ли каким-то образом при помощи государственной экономической политики повлиять на это и предотвратить неприятные события, которые связаны с тем, что экономика слишком сильно колеблется вокруг тренда?
В отличие от микроэкономики в макроэкономике нужны только так называемые модели общего равновесия. Что это значит? Это значит, что нас не удовлетворяют модели отдельных рынков. В микроэкономике вы можете прийти и сказать, как устроено равновесие на рынке нефти; есть целая наука о том, как исследовать отдельный рынок. А здесь – для того чтобы понять, что происходит в макроэкономике, – нужно ответить на вопросы, как устроен рынок нефти, как устроен рынок недвижимости, рынок денег, рынок займов, рынок облигаций, рынок капитала, рынок труда и так далее. Вообще говоря, так как все эти рынки влияют друг на друга, нужно определиться с тем, какое равновесие будет сразу на всех рынках. Это и называется моделью общего равновесия.
В этих моделях, естественно, необходимо принимать во внимание динамику, то есть тот факт, что люди, которые принимают решение, сколько им купить нефти или облигаций, думают о том, что с ними будет завтра и послезавтра. Например, у нас есть равновесие, и вдруг по каким-то причинам население решило, что завтра будет черный день. Люди думают, что надо запасти денег на черный день. В этом случае мы можем понять, что будет с макроэкономикой, если все люди начнут сберегать и меньше потреблять. Таким же образом высокопоставленный экономический чиновник открывает газету и говорит: надо что-то сделать с нашей экономической политикой. Например, напечатать меньше денег, повысить процентные ставки. Что будет с системой?
Те люди, которые дочитали учебник до модели IS-LM, спросят, насколько этой модели можно верить. Это очень распространенная модель, которая действительно сидит в голове у многих чиновников, принимающих решения по макроэкономическим вопросам. Осознают они это или нет, чаще всего они принимают решения на основании вот этой модели. Чиновники, у которых есть явным образом выписанная своя модель, расчеты, компьютеры, в которых есть сценарии, – это другая история. Самое интересное, что эта модель вполне адекватная, вполне распространенная, вполне согласованная внутри себя – это модель общего равновесия, в которой равновесие устанавливается на рынке труда, на рынке денег, на рынке продукции. Неудивительно, что она так широко используется. В целом люди, которые принимают решения в экономической политике, пользуются примерно такой моделью – знают они об этом или нет.
Первый компьютер, использовавшийся для расчета денежной политики, – MONIAC, который был создан в конце 1940-х в Лондоне человеком по фамилии Филлипс. Он знаменит кривой Филлипса и этим компьютером. В YouTube есть видео, где показано, как работает этот гидравлический компьютер. Разная подкрашенная вода – государственные деньги, частные потребления – перетекает из сосуда в сосуд и показывает, что будет в экономике.
У людей, которые смотрят на макроэкономистов, часто возникает вопрос: а есть ли у них единая точка зрения? Одни говорят одно, другие другое, одни – что был прав Кейнс, другие – что Маркс или Адам Смит, но на самом деле противоречия между макроэкономистами крайне преувеличены. Неоклассики (наследники Адама Смита) и неокейнсианцы (наследники Кейнса) спорят лишь о том, что такое краткосрочная и долгосрочная перспектива. Три месяца, полгода, год или два года? Различия такие: предположим, кризис, никто ничего не покупает. Если цены и зарплаты быстро подстраиваются, вы находитесь в неоклассическом мире. Экономика сразу приходит в равновесие, и в этом мире инфляция – это то, что называется денежный феномен: если ЦБ напечатает на 10% больше денег, то в долгосрочной перспективе цены вырастут на 10%. Вопрос о том, когда начнется долгосрочная перспектива. Если цены и зарплаты быстро меняются, то, соответственно, она наступит быстро.
Неокейнсианцы рассматривают экономику в краткосрочной перспективе: пока цены и зарплаты не подстроились. И в этой перспективе экономика может уклоняться от равновесия. Вы не уверены, стоит вам понижать цены или нет, стоит вам соглашаться работать за более низкую зарплату или нет, и пока вы это решение не приняли, возникает неприятная ситуация. Вы еще не снизили цены, а по более высоким уже никто не хочет покупать, так как все боятся, что завтра наступит черный день. Это и есть кейнсианское равновесие. В данной ситуации, как говорил Кейнс, необходимо, чтобы государство пришло на помощь и подтолкнуло этот спрос, потратило деньги, чтобы возбудить экономику: вместо людей, которые боятся тратить, государство должно потратить много денег, тогда те люди, которые получат деньги от государства, тоже их потратят, и экономика заработает и выйдет из плохого состояния.
Сейчас чаще всего говорят о том, что даже в этой ситуации был прав скорее не Кейнс, а Фридман, он считал, что во время Великой депрессии американское государство придерживалось неправильных денежных мер, а на самом деле американскому ЦБ необходимо было печатать деньги и снижать процентные ставки. И сейчас считается, что в денежном кризисе в первую очередь надо печатать деньги. Монетаристы – это не те, кто говорит, что нужно перестать печатать деньги. Это те, кто говорит, что денежная политика – это очень хороший инструмент, и в частности, в таком кризисе, в котором мы находимся сейчас, нужно печатать как можно больше денег.
Часто правительство попадает в ловушку, когда уже поздно, пузырь надулся, и ничего нельзя сделать. Почему это происходит? Потому что каждому политику приятно сказать: никакого перегрева нет. Благодаря моим решениям это теперь не перегрев, а новый тренд! Теперь наша экономика должна расти не на 3%, а на 5%, потому что я так мудро инвестировал в повышение темпов роста производительности труда. И хотя многие экономисты говорят: это пузырь, это перегрев, мы обгоняем тренд и скоро будем падать вниз – политики не хотят это слушать.
