Первые ассоциации при упоминании Ирана - это аятоллы, религиозный фанатизм и женщины в паранджах, но как насчет сексуальной революции? За последние 30 лет в стране произошли кардинальные социальные и культурные изменения, утверждает Афшин Шахи на страницах Foreign Policy.
Первые ассоциации при упоминании Ирана – это аятоллы, религиозный фанатизм и женщины в паранджах, но как насчет сексуальной революции? За последние 30 лет в стране произошли кардинальные социальные и культурные изменения, утверждает Афшин Шахи на страницах Foreign Policy.
Живущие за границей иранцы при посещении родной страны испытывают шок. “На фоне современного Тегерана Лондон кажется очень консервативным городом”, – приводит автор статьи слова своего знакомого, недавно вернувшегося из Ирана. “В области сексуальных нравов Иран стремительно движется в направлении Британии и США”, – констатирует Шахи.
По понятным причинам, достоверную информацию об интимных привычках иранцев найти не так-то просто, тем не менее, даже официальная статистика говорит о многом.
Невиданный спад рождаемости – самый быстрый за всю историю человечества – позволяет сделать вывод о распространении в обществе контрацептивов и других форм планирования семьи, говорится в публикации. Средний возраст вступления в брак у мужчин увеличился с 20 до 28 лет, а иранки стали выходить замуж между 24 и 30 годами, в среднем на 5 лет позже, чем прежде. При этом 40% взрослого населения репродуктивного возраста не состоит в браке, а количество разводов за 10 лет увеличилось втрое и составило 150 тыс. в год.
Изменение отношения к институту брака происходит на фоне перелома во взглядах на секс. По данным проведенного в 2008 году опроса, большинство иранских мужчин имели минимум одну интимную связь до свадьбы. Примерно 13% этих “незаконных” отношений закончились нежелательной беременностью и абортом, сообщается в статье.
Кроме того, за последние 20 лет в Исламской Республике появилась развитая сфера секс-услуг. Если в начале 90-х проститутки были почти во всех городах, но их было невозможно заметить, то уже в 2000 году в одном только Тегеране насчитывалось 85 тыс. “жриц любви”, а сегодня на поиск “продажной любви” и вовсе уходит минимум времени: в ожидании клиентов секс-работницы собираются на определенных улицах.
Удивительно, но 10-12% проституток замужем, и это при том, что Коран предусматривает жестокие наказания для женщин, уличенных в прелюбодеянии. Еще более поразительно то, что телом торгуют не только женщины: все больше обеспеченных иранок средних лет и молодых образованных жительниц республики, ищущих непродолжительных сексуальных отношений, прибегают к услугам хастлеров.
“Что же лежит в основе иранской сексуальной революции?” – задается вопросом автор. Среди возможных причин можно назвать урбанизацию, новые средства коммуникации и появление высокообразованного женского населения. “Однако все эти факторы присутствуют и в других странах региона, где аналогичные изменения не наблюдаются”, – пишет Шахи.
Как это ни парадоксально, но движущей силой сексуального раскрепощения является пуританское государство, порицающее “порок” и пропагандирующее “добродетель”, говорится в статье.
С 1979 года исламский режим продвигал идею коллективной морали, практически стирая границу между личным и общественным. Фундаментальный ислам был едва ли не главным источником его легитимности. Однако за 34 года аятолла Хомейни и его преемник так и не смогли построить в Иране утопию: к моральным и идеологическим бедам режима в последние годы добавились политические и экономические проблемы.
Для иранской молодежи сексуальное раскрепощение стало частью пассивного сопротивления. Вялые попытки властей противостоять сейсмическим сдвигам в обществе только отталкивают от них тех, кого они хотят контролировать, считает эксперт.
“Медленно, но верно иранская сексуальная революция изматывает идеологическое рвение государства, основанного на смехотворном представлении об идеальном обществе и на непрочных фундаменталистских принципах, – резюмирует Шахи. – В Нью-Йорке “Секс в большом городе” вполне может казаться поверхностным и банальным, но в Иране его социальный и политический смысл куда глубже”.
