Максимум, на что способен Путин – это атака позиций противников Асада с воздуха.
Об этом пишет Павел Баев, политолог, профессор Института исследований мира (Осло).
В речи Путина на Генассамблее никаких сюрпризов не прозвучало. Основные положения его инициативы по прекращению разрушительной войны в Сирии уже были неоднократно протестированы на различных международных площадках и объяснены ряду региональных лидеров, включая турецкого президента Реджепа Тайипа Эрдогана и президента Егента Абделя Фаттаха ас-Сиси, во время двухсторонних встреч. Путину не удалось найти желающих принять его основное предложение: навести порядок в Сирии, объединенными усилиями уничтожив Исламское Государство (ИГИЛ) и всех, кто противостоит «легитимному» правительству Башара Асада, но это, похоже, не слишком расстроило Путина. Эта разрекламированная мертворожденная идея была просто средством, использованным для достижения геополитической цели: заявить, что революции против диктаторских режимов приводят лишь к насилию и хаосу, и осудить западные стратегии «смены режимов».
Путин стремился встретиться с президентом США, и тот неохотно согласился, очевидно, решив, что отклонять столь настойчивые просьбы было бы невежливо. Американский президент настаивал, что говорить будет об Украине, Путин хотел обсуждать Сирию. Конечно, центральной темой для Кремля была именно Украина, но РФ пыталась избежать разговора о ней, максимально использовав слабую позицию США в Сирии. Запад действительно не знает, как справиться с сирийской катастрофой – ЕС ищет способы приютить все прибывающих беженцев, а США все никак не удается создать полноценную армию из сирийских умеренных оппозиционеров. Эта заминка дает Путину шанс добиться большого политического эффекта, скомбинировав точечные военные усилия и масштабную пропаганду.
Для достижения такого эффекта, официальные опровержения наличия войск в Сирии перемежаются заявлениями о том, что ограниченные группировки российских войск в состоянии изменить баланс сил в ключевых точках. Размеры этих группировок – предмет активных спекуляций, но ясно, что способные воевать батальоны российской армии все еще остаются завязшими в Донбассе, поэтому Россия может отправить разве что несколько эскадронов на воздушную базу возле Латакии. Было бы наивно надеяться, что воздушные силы России в Сирии покажут лучший результат, чем во время тренировочных полетов в самой РФ – этим летом было зафиксировано шокирующее количество крушений и аварий. Результат могут принести удары не по ИГИЛ, а по другим оппозиционным исламистским группировкам, в частности, аффилированной с Аль-Каедой группой Фронт ан-Нусра, который осуществлял наступление на Латакию.
Главной проблемой российских экспериментов с воздушными силами является то, что их поле деятельности ограничивается относительно безопасным средиземноморским побережьем и не достают до Дамаска, который станет полем боя за выживание режима Асада.
Турецкий президент Эрдоган четко сказал Путину, что сохранение Асада при власти недопустимо, а премьер Израиля Биньямин Нетанияху дал понять, что любое современное вооружение, которое может попасть в руки Хезболлы, будет уничтожено. Даже Иран, который прежде решительно поддерживал Асада и направлял силы Хезболлы в битве за Дамаска, демонстрирует готовность умыть руки и предоставить шатающийся режим его судьбе. Путин явно это понимает; он также осознает, что вторжение в Сирию не порадует большинство россиян, да и военных – контрактники могут быстро стать отказниками.
Окно возможностей для осуществления безопасного (и по большей части виртуального) военного вмешательства закрывается. Но Путин рассчитал свое вмешательство так, что создалось впечатление, что его инициатива создания антиигиловской коалиции имеет широкую поддержку. Путину было необходимо создать такое впечатление, и в первую очередь – вследствие его визита в Пекин в сентябре, когда военный парад напомнил ему о необходимости показать себя Китаю сильным игроком и важным стратегическим партнером. Пекин весьма чувствительно относится к беспорядкам на Ближнем Востоке, и также решительно настроен против свержения диктаторских режимов, поэтому Москва может показать себя борцом с революциями и хаосом в регионе. Вот только руководство Китая прекрасно осведомлено о реальных возможностях Москвы и вряд ли позволят себя обмануть стремительным, но ограниченным наращиванием сил в Латакии. Президент Си Цзиньпин даже не упомянул Сирию в своем обращении к Генеральной ассамблее ООН.
Путин, похоже, понимает, что его план по сохранению и укреплению режима Асада не удастся, но продолжает давить намного сильнее, чем нужно было бы, чтобы показать нерешительность США и ЕС в сирийском вопросе. С каждым днем отправляя все больше солдат и техники в Сирию, Путин, видимо, пытается показать, что Россия может быть непредсказуемой. Это должно вынудить других игроков – от Саудовской Аравии до США – пойти с ним на переговоры. Для Москвы ставки в сирийском конфликте ниже, что и позволяет ей играть с огнем и демонстрировать готовность идти на большие риски, чем готов себе позволить осторожный Запад.
Реальные заботы Кремля связаны с Украиной, и сирийская эскапада – всего лишь средство отвлечения внимания от тупика на востоке Европы. Наряду с напоминанием, что при желании батальоны РФ могут возобновить активный конфликт. Крым и Донбасс легли на Россию настолько тяжелым грузом, что она способна разве что на быстрое вторжение в Латакию и столь же быстрый выход оттуда.
