Журналист Лиам Деннинг сообщает, что доходы от продажи углеводородов составляют почти половину федерального бюджета РФ и поэтому Россия хронически страдает от недостаточной диверсификации на важном для себя уровне
Начало российско-европейскому газовому «мосту» было положено в 1960-е годы, и тогда ситуация, конечно же, осложнялась наличием железного занавеса, но в коммерческом отношении все шло без особых проблем. России нужны были деньги и технологии (в первую очередь стальные трубы и компрессоры) для разработки своих обширных сибирских месторождений, тогда как рынком, способным поставлять эти вещи и нуждавшимся в природном газе, была Западная Европа. Об этом пишет Лиам Деннинг в издании Bloomberg
Первые сделки с Австрией и особенно с двумя Германиями во многом напоминали бартерные обмены. И таковыми они, по сути, и были — при отсутствии ликвидных рынков энергоносителей (liquid energy markets), рынков с высокой активностью продавцов и покупателей, никто толком не мог понять, какой была «реальная» цена природного газа.
Природный газ отличается от нефти, поскольку его значительно сложнее транспортировать и хранить. В целом, нужно иметь физическую связь, и обычно речь идет о трубопроводе. Его строительство стоит больших денег, а банкиры становятся более сговорчивыми, если вы представите им подписанный долгосрочный контракт. Как правило, он составляется таким образом, что цена на газ определяется как функция от цены на нефть — ликвидный рынок, — и в результате продавец подвергается определенному риску в том случае, если цены на нефть снижаются. С другой стороны, покупатели должны были приобретать определенное количество газа или, по крайней мере, заплатить за него, а это означало, что они подвергались риску в случае снижения спроса. Все были довольны, более или менее.
Но затем многие перестали быть довольными. С одной стороны Берлинской стены неолиберальные тенденции Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер стали выполнять функцию молота в отношении старого газового моста. В начале 1990-х годов, как раз в тот момент, когда доходы от продажи природного газа оказались, по словам Густафсона, «главной поддержкой несостоявшегося государства», идеи относительно отхода от вертикальной интеграции и туманных контрактов, а также движения в сторону выбора и транспарентности стали распространяться на восток от Соединенного Королевства, а Брюссель, как известно, находится недалеко от пролива Ла-Манш. Густафсон представляет хронику продолжительно битвы, начатой Европейской комиссией — особенно уполномоченными в области конкуренции Нили Крус и Маргрет Верстагер — и направленной на разрушение закрытого клуба, каким был континентальный рынок природного газа, и, в конечном счете, долгосрочных контрактов компании Газпром.
Однако идеология здесь заканчивается. Сочетание временного фактора и технологий позволило Европейской комиссии утвердить свою программу. С 1960-х годов европейские изолированные муниципальные газовые сети стали, как плющ, распространяться по всей карте, и в результате была создана континентальная сеть. Наличие сетей — особенно с включением в них терминалов для сжиженного природного газа — означает отсутствие привязанности к одному поставщику и к его стальной пуповине. Если к этому добавить возможность торговать газом в реальном времени с помощью все более мощных компьютеров, то тогда появляются строительные блоки для создания ликвидного, конкурентного рынка с транспарентным ценообразованием.
Газпром, по понятным причинам, был против такого рода вещей, и предпочитал определенность, устоявшиеся отношения и, конечно же, возможность использовать старый мост в качестве рычага воздействия. Сложнее запугать анонимный хедж-фонд в Лондоне, чем функционера в каком-нибудь восточноевропейском газовом министерстве (просто поинтересуйтесь на этот счет у Беларуси).
Вместе с тем, Газпром неплохо адаптировался в некоторых областях, в том числе в проведении международных торговых операций. Однако институциональное сопротивление в отношении изменений застало эту компанию врасплох, особенно в вопросе о сжиженном природном газе. Президент Владимир Путин, которого Густафсон называет «фанатиком энергетики», довольно рано понял, что сжиженный природный газ имеет большое будущее, и он, в конечном счете, обошел Газпром и предоставил молчаливую поддержку восхождению независимого оператора «Новатэка».
Возможно, Путин и является фанатиком, однако назвать его толковым руководителем было бы преувеличением. Его тактика сильной руки, реализованная с помощью перекрытия вентиля в 2006 году и в 2009 году, привела, в основном, к еще большему отдалению Украины; она наносит вред репутации Газпрома и прежде всего показывает, что энергетическое оружие лучше работало в прошлом, когда потребители были изолированы, были зависимой стороной, сильной нуждавшейся в газе, а не организованными по сетевому принципу коллегами с набором опций. Даже Украина смогла ослабить хватку России, в том числе за счет существенного уменьшения потребления энергоносителей.
Однако Путин быстро учится. Его поддержка сжиженного природного газа, а также недавняя тактическая сделка с Украиной и новые трубопроводы в Германию, Турцию и Китай свидетельствуют о понимании того, что единственный способ иметь дело с диверсификацией Европы, крупнейшего клиента России, состоит в диверсификации собственных опций. Но и здесь следует отметить, что усилия, направленные на создание таких альтернативных экспортных маршрутов как «Голубой поток» в Турцию, были сделаны еще до прихода Путина к власти.
На мой взгляд, самым важным местом в книге Густафсона является то, где он замечает, что, несмотря на сокращение внутренней добычи природного газа в Западной Европе, ее расширенная сеть обеспечивает большую безопасность. «Сегодня более важно не то, кто поставляет газ, а то, что рыночные силы создают систему сдержек и противовесов», — подчеркивает Густафсон. Это определяющий аспект отхода от существовавших в XX столетии преимущественно олигополистических энергетических моделей.
Быстрый рост спроса и географические различия, характерные для ископаемых ресурсов, ставят в более выгодное положение поставщиков. Появление современных сетей, конкуренция между различными видами топлива и также простая экономия энергии меняют эту ситуацию.
В книге «Мост» есть и урок для Вашингтона, который, потратив десятилетия на успешную борьбу с властелинами энергетики с помощью поддержки ликвидных рынков и эффективности, теперь пытается усилить свою непосредственную силу с помощью «молекул американской свободы». Это анахронизм в сетевом веке, хотя в нем и отражается, судя по всему, разочарование Америки в этих сетях.
Что касается России, то она приспосабливается к новым коммерческим реалиям (и к их влиянию на старые геополитические нормы). Вместе с тем, доходы от продажи углеводородов составляют почти половину федерального бюджета, а энергетический сектор производит львиную долю экспортных доходов, и поэтому Россия хронически страдает от недостаточной диверсификации на важном для себя уровне.
В то же время мир продолжает двигаться вперед, и — что крайне важно — он делает это с учетом изменения климата. В недавно опубликованной критике энергетической стратегии Москвы до 2035 года — с характерным подзаголовком «Отчаянная борьба за сохранение значимости» (Struggling to Remain Relevant) — ее авторы замечают, что «климатическая повестка является последней по списку и по значению в перечне приоритетов».
Однако именно этот вопрос представляет собой экзистенциальный вызов для энергетических доходов России, независимо от тех или иных газопроводов, а время при этом является крайне важной переменной. К счастью, вопрос о том, как Россия перестраивает себя и готовится к энергетическому переходному периоду, является предметом следующего книжного проекта Густафсона.
