Недавно Киев посетил популярный польский актер и режиссер Ежи Оскар Штур, который хорошо знаком нашему зрителю еще с советских времен. Актер поведал о своей жизни в профессии, судьбе польского театра и кино, а также о личных разочарованиях.
Вопрос: Многие кинокритики сравнивают вашу игру, лицевую мимику со знаменитым французским комиком Фернанделем. Вам льстит такая характеристика?
Ответ: Удивительно, что кто-то еще сегодня помнит киноработы Фернанделя, пик славы которого пришелся на 1930-1950 гг. Он работал больше в жанре театрального фарса. Если меня сравнивают с Фернанделем, то скорее, по фильмам польского режиссера Юлиуша Махульского, в которых я снимался: «Секс-миссия», «Кингсайз», «Дежа вю», «Киллер». В этих картинах, действительно, была попытка перенести фарс в кино. Согласен, роли в фильмах Махульского были на грани фарса: актер показывает, что он играет играя. Манера французского кино была очень сильной, и это касается не только Фернанделя, но и Луи де Фюнеса, Бурвиля.
Если и есть сходство моей игры с Фернанделем, то жанровая, когда актер может себе позволить нечто большее, нежели в комедии. Но это касается только картин Махульского. А во всех других своих фильмах, я такой схожести не замечаю.
В: Как режиссеру, успех вам принесла картина «Любовные истории», снятая в 1997 г. и отмеченная наградами на многих европейских кинофестивалях, в том числе, в Венеции. Согласны, что именно эта работа является вашей визитной карточкой в режиссуре?
О: Я всегда буду помнить и выделять эту картину, потому что она открыла мне двери в тот момент, когда польское кино слабо воспринимали в Европе. Это время, когда сильное влияние на польских режиссеров имели коммерческие дистрибьюторы, и те просто имитировали голливудское кино. А я был единственным режиссером в Польше, который отважился продолжать традиции авторского кино.
Наверное, в сегодняшних реалиях, такое невозможно. Сейчас маловероятно, чтобы такой маленький скромный фильм прорвался на столь масштабный фестиваль без поддержки продюсеров и дистрибьюторов.
После триумфа в Венеции, со мной стали считаться в кинематографическом мире, как с режиссером. С «Любовными историями» позже я попал на кинопремию «Оскар», в США. И этот фильм открыл мне доступ на американский рынок кино.
В: Что Вас подвигло позвать в «Любовные истории» актрису из России? И почему выбор пал на Ирину Алферову?
О: Мне по сценарию нужна была для роли россиянка. По сюжету мой герой влюблен в русскую, гражданку СССР. Я специально приехал в Москву выбрать одну из пятнадцати актрис в возрасте 35-40 лет, предложенных российским актерским агентством. К досье претенденток прикреплялось резюме. И почти в каждом из них было написано: «народная артистка СССР», «заслуженная артистка СССР». Я испугался: если это настолько известные актрисы, как можно с ними проводить кастинг и давать им сыграть какие-то сценки? Неловко.
И тогда я придумал простой способ. Спросил каждую из них: «Как поступили в ситуации, если бы Вы влюбились в польского офицера, а он бросил Вас и уехал в Польшу? Смогли бы поехать к нему, встретиться с ним и спросить, почему уехал?» Этот вопрос я еще задал и потому, что мои польские женщины-коллеги высказали мнение, что женщина никогда так себя не унизит и не опустится до того, дабы поехать в чужую страну спрашивать, любят ли еще ее.
Ирина Алферова шла первой по списку. Я тогда вовсе не знал ее как актрису. Ирина посмотрела своими большими глазами в камеру и ответила: «Если любит, поедет». И тогда я понял, в чем разница между польскими и российскими женщинами. Правильно сделал, что задал такой вопрос. Потому что любовь — это все, она даже превыше человеческого достоинства.
В: Кастинг на этом закончился?
Да, я посмотрел лишь одну Ирину Алферову и сразу выбрал ее.
В: На бывших советских просторах вас больше всего знают по фильму «Дежа вю» (1989 г.). Говорят, вы были недовольны съемками. Что не понравилось?
О: На Одесской киностудии, где снималась картина, была странная для меня система работы. Чем дольше работать, тем это лучше для киностудии в экономическом плане. А я и другие актеры хотели ускорить процесс. Съемки были и так затянуты на три месяца. Больше никаких конфликтов. Все было прекрасно, хорошие актеры (в том числе с Украины), с которыми легко работалось.
В: С актером Николаем Караченцовым сразу нашли общий язык? Поддерживаете отношения после совместной работы?
О: Мы очень хорошо ладили. Увы, больше на съемочной площадке мы не встречались, хотя я снимался потом во многих российских фильмах («Персона нон грата», «Глухарь», «Афромосквич», «Арье», «Даун Хаус»). Даже с польскими актерами тяжело поддерживать отношения после окончания проекта, так как они очень занятые люди. А дружить на расстоянии крайне тяжело. Когда Караченцов заболел и его парализовало, я принимал участие в съемках документального фильма, посвященном ему. В нем многие актеры, в том числе и я, выражали слова поддержки Николаю.
В: У вас обширный педагогический опыт в кино- и театральных вузах, и не только в Польше. Ощутили разницу между студентами 70-х гг. прошлого века и современными?
О: Конечно, это абсолютная смена поколения. Чтобы выйти на профессиональный уровень, нужно осилить массу разных предметов, которые не дают удовольствия во время обучения. А для этого нужно иметь терпение. Я, к примеру, привык учить те предметы, которые не люблю. Приходится часами повторять нудные упражнения по фонетике или петь гаммы, а нынешние абитуриенты не понимают, для чего это нужно. Увы, понемногу меняется эстетика театра, залы на 1000-1500 зрителей постепенно пустеют.
Помню один интересный экзамен, который я проводил в театральной школе пятнадцать лет назад, где был ректором. Наш известный польский педагог и режиссер Кристиан Люпа выступил перед экзаменом своих студентов и попросил, чтобы комиссия не обращала внимания на дикцию и движения молодых актеров.
И я тогда подумал: «Вот, меняется эпоха». Посмотрел на своих коллег, они были в недоумении: «Что же оценивать?» Люпа, практически, запретил все критерии предыдущего оценивания. В тот день родилась новая эпоха актерских критериев. После этого, я стал понимать: для современных молодых людей, как педагог, я уже не могу оставаться образцом и гуру, в связи с новой эстетикой. Поэтому, я перешел на преподавание дисциплины «работа с камерой».
В: Вы заметили, что меняется эстетика театра?
О: Да, в Польше произошли большие изменения в этом плане. Это, возможно, связано с тем, что наш театр пребывает под огромным влиянием немецкого. Сейчас в европейском театре действует еще такое правило, которое я называю «ошибкой искусства». Как человек театра и актер, всегда считал важным интерпретацию авторского текста, который для меня является святым. А сегодня происходит такое написание прямо на сцене, на ходу. И нынче театральное сообщество хочет вообще ликвидировать авторское право. Но это против моих правил.
В: На кого из комиков вы равнялись в своей карьере?
О: У меня не было никаких идолов. Мое комедийное амплуа появилось не потому, что я смотрел на других комиков, а из чувства юмора, возникшего на основе чтения литературы. Мои образцы: француз Дени Дидро, польские авторы Витольд Гомбрович, Славомир Мрожек, а также чешские — Богумир Грабал и Ярослав Гашек. Именно здесь рождалось мое чувство юмора. Актеры не любят быть похожим на кого-либо, это имитация. Таким занимаются пародисты.
В: На постсоветском пространстве вас знают именно как комедийного актера. Почему, в свое время, решили перейти именно в комедийный жанр?
О: Не считаю себя лишь комедийным актером, но умею смешить людей. Я пережил много разных жанров и стилей в своей жизни. К примеру, в 1970-х меня считали вовсе не комедийщиком, а актером с весьма хищным амплуа. И это настолько было выразительно, что в один момент я решил «принять внутренний душ», и перейти в жанр комедии. Попросту говоря, сбежать от предыдущего амплуа. И тогда на счастье или несчастье я встретился с режиссером Махульским и снялся в его картине «Секс-миссия» (1983 г.). Ее посмотрели несколько миллионов зрителей Украины, РФ, Европы и я неожиданно стал символом комедийного актера. Позже мне захотелось убежать и из этого амплуа.
В: А в Европе вас воспринимали как комедийного или драматического персонажа?
О: В 1980-х годах я начал свою профессиональную деятельность в Италии и во время моего последнего фильма ко мне подошел итальянский оператор и обратился: «Ежи, ты прекрасный актер! Ты когда-то уже играл в комедии?» Оказывается, в Италии не видели моих комедийных работ («Секс-мисии», «Дежа вю»). Для них я был глубоко драматическим актером. В то время я привозил из Польши такие спектакли как «Преступление и наказание» (по Федору Достоевскому), тяжелые для восприятия итальянские спектакли (по произведениям Гарольда Пинтера, Фридриха Дюрренматта).
В: С 1994 г. вы работаете в кино еще и как режиссер. Что хотите сказать миру своими картинами?
О: Когда я стал снимать свои фильмы, хотелось показать судьбу польского интеллигента в период системной трансформации страны. Мой последнее творение — картина «Гражданин» (2014 г.), которую я привез с собой в Киев на Дни Польского кино, объединяет в себе комедию и судьбу польского интеллигента.
В: Как готовитесь сыграть ту или иную сцену, находясь на съемочной площадке?
О: По-разному бывает. Сейчас я нахожусь на том этапе развития, что лишь учу текст. Никаких интерпретаций, идей не придумываю. Мне достаточно посмотреть партнеру в глаза, и становится сразу ясно, как мы сыграем. Я наблюдаю за молодыми актерами, как они готовятся, а потом ждут еще десять часов входа в кадр. За это время у них иссякают все силы. А мы, старые актеры, спокойно посапываем либо рассказываем анекдоты, чтобы расслабиться.
Увы, в кино так бывает, что долго ждешь партнера, а когда приходит время выходить на съемочную площадку, он уже уехал играть на вечерний спектакль в театр. И приходится разговаривать с гвоздиками кинокамеры. Но я запоминаю взгляд партнера и сохраняю его внутри себя для игры в кадре. Так происходит кинопроцесс.
В театре все намного сложнее — нужно приложить максимум усилий, чтобы достучаться к каждому зрителю. К тому же, в театре я не сам, а лишь являюсь одним из элементов на сцене. И должен работать в команде. Поэтому киноактеры не любят театр.
В: Имеет ли польское кино финансовую поддержку со стороны государства? Если да, как вы это ощущаете в своей работе?
О: Несколько лет назад Сейм принял изменения к Конституции: закон о создании Польского Института киноискусства (ПИК). Теперь, с каждого билета, проданного кинотеатрами страны, их собственники обязаны уплатить определенный процент в ПИК. Бюджет, который накапливается с собранных процентов, идет на создание польских художественных фильмов. В прошлом году я выступал экспертом в ПИКе и могу сказать, что в квартал получается 20-25 млн. злотых. Среднестатистический польский фильм, как мой «Гражданин», стоит минимум около 6 млн. злотых. Половину суммы я могу получить от ПИКа, но при условии, что остальные деньги найду сам. То есть, 3 млн. злотых мне надо было найти самостоятельно, дабы иметь возможность обратиться в ПИК с просьбой профинансировать вторую половину проекта.
В: Кто рассматривает поданные на конкурс киносценарии?
О: Их оценивает комиссия экспертов. Это коллеги-режиссеры, что вызывает разные проблемы. Я работал как эксперт ПИКа, поэтому сейчас у меня много врагов в кинообществе. Кстати, сценарий «Гражданина» дважды отклоняли: не сами эксперты, а директор ПИКа. И все-же мне удалось получить от него финансирование. Но такая система касается только художественных фильмов. Дебютам отдается предпочтение. Коммерческие картины могут получать в ПИКе кредиты.
В: То есть, новое законодательство полностью сменило карту польского кино.
О: Да. С одной стороны, можно получить безвозмездно 3 млн. злотых, с другой — тяжело найти остальные деньги на картину, которая то ли будет успешна, то ли нет. Конечно, я имею большие привилегии. Когда обращаюсь к кому-то за деньгами, слышу в ответ: «А вы играете в этом фильме?» И если да, разговор складывается проще. Раньше Министерство культуры выделяло госсредства. Но деньги можно было получить, если режиссер политически правильный и гарантировал определенное число зрителей. Это было еще и в 1990-ые годы. Мои «Любовные истории» тоже так получили финансирование. А сейчас государство ничего общего не имеет с кинематографом. У нас есть свои деньги.
В: Исходя из вашей последней актерско-режиссерской работы, можно предположить, что судьба польской интеллигенции и ваш личный опыт принесли массу разочарований. Что в ситуации, когда культура не в состоянии исправить человека и сделать его немного добрее, вдохновляет вас снимать фильмы и играть в спектаклях?
О: Трудный вопрос. Я был готов к разочарованиям. Думаю, что искусство показывает человека, и уже этого достаточно. Если кто-то из зрителей идентифицирует свою судьбу с жизнью героя, то это прекрасно. Зритель видит, что он не одинок в мире: со своими проблемами, комплексами, одиночеством. А я как раз об этом и говорю с экрана, и тоже так думаю.
И это для меня является мотором деятельности — показать через личную судьбу или через то, что я придумал, судьбу обычного человека. Режиссер Кшиштоф Кеслевский меня так учил. Не нужно придумывать какого-то сверхчеловека, и тогда зрители поймут режиссера.
Иногда мне это удавалось. С самого начала съемок картины «Гражданин», я ждал критики и того, что определенные политические группы будут негативно расположены ко мне. Мне и сыну Мацею даже советовали покинуть Польшу, если она настолько нам не нравится, что я так высмеиваю поляков. Но я был готов к такому повороту событий и менее болезненно это пережил. Тем более, когда знаешь, что масса зрителей пришли на твой фильм, оказывая моральную поддержку. Это дало мне и моему сыну силы пережить неприятности.
В: Как вам работалось с собственным сыном на съемочной площадке «Гражданина»? Схожее ли у вас чувство юмора, как у актеров? Легко ли он принимает ваши советы и замечания в рабочей обстановке?
О: Мацей уже опытный актер, и не нуждается в замечаниях. К тому же, он не впервые играет в моих фильмах. Но в этот раз было немного странно, так как Мацей должен был изобразить, по сценарию, меня. Сам он утверждает, что к данной роли готовился всю свою жизнь. Мацей признается, что эпизоды, которые пришлось сыграть в фильме, я рассказывал ему дома, когда он был еще ребенком. При написании сценария я понимал, что пишу роль для сына и старался, чтобы она не вызвала у него никаких трудностей.
А также, чтобы эта роль совпадала и с его чувством юмора, его поколением. Мои студенты рассказывают современные анекдоты, но они для меня вовсе не смешные. Думаю, что мои анекдоты их тоже не смешили бы. Поэтому я приспособился к чувству юмора своего сына, и старался, отталкиваясь от этого, писать роль. В этот раз с сыном у меня не возникло ни малейших проблем.
Иногда я замечал, как он меня слегка пародирует. Но я стараюсь так наблюдать, чтобы он не заметил меня. Пусть пародирует. Если бы он переборщил, я бы сразу ему об этом сказал. Но Мацей пародировал настолько умно, что я не делал ему никаких замечаний, дабы он не замкнулся в себе и продолжал игру. Режиссер — это психолог. Нужно понимать, до какого предела можно критиковать актера, чтобы вдохновить его, а не убить. Это работа с живым человеком, а не с инструментом.
Автор: Татьяна Омельченко
Благодарим Польский Институт в Киеве за помощь в интервью. Фото предоставлены ПИ в Киеве, фотограф — Татьяна Артушевская. Перевод — Татьяна Чужа.
