Мне пришла в голову шальная фотоидея: поснимать на Троещине огромные сюрреалистические скульптурные композиции, которые устанавливались там в советские времена перед универсамами
Они проходили по разряду «монументального дизайна». Это был не соц., а скорее алкореализм. Переплетения гигантских монструозных цветов напоминают галлюцинации наркомана или пьяницы.
Недалеко от цветочков, возле заброшенного фонтана, усеянного бутылками, расположилась теплая компания местных жителей. Две женщины в балахоновых блузах. И дядя лет 55 в сиреневой рубашке с позвякивающим кульком в руках. Он прибыл особой, подпрыгивающей, походкой человека, несущего бухло. Троица сразу «дернула».
Я искал место, где бы эти черти не заслоняли мне цветочки в объективе. Так, эдак. Минут через семь в мою сторону побежала баба в балахоне в черно-голубых цветах:
— Я знаю, что ты тут делаешь. Нас снимаешь! Хотишь опозорить!
— Отстаньте, я снимаю скульптуру.
— Сейчас ты у меня получишь скульптуру!!!
Она пытается вцепиться в фотоаппарат и матерится. Затем когтями хватает меня за плечо и дергает так, что трещит футболка с надписью «ДДТ», купленная на недавнем концерте уважаемого Юрия Юлиановича. Я отталкиваю тетю от себя и кричу:
— Ты уже мне должна 150 гривень за вещь.
Это тетю слегка трезвит.
— Иди сюда, смотри,— кричу я ей.
Показываю пару снимков скульптурной композиции. Но это ее не слишком убеждает. Водка плещется в теле и требует выхода. Она стремительно убегает к своим. Ко мне копытит уже вся ватага — плюс двое двадцатилетних молодчиков. То ли соседи, то ли родичи. Впереди — чудный дядька, напоминающий папу Прони Прокоповны.
Берут в кольцо. Бульдожиком накидывается дед, оскалив золотые зубы. Орет что-то типа: «Дайте мне его за горло подержать». Я, начав грузить про статью о скульптурах, усиливаю их подозрения. Обычно заявка, что ты — журналист, сбивает пыл. Здесь все происходит наоборот.
— Тебе нужно это дерьмо?! — указал на композицию старый бульдог и попытался выбить фотоаппарат.
— Нет, нужно, твое дерьмо … ! — кричу я в его золотой оскал, отклоняя Olimpus.
Мат — второе, что слегка трезвит ребят и доводит до их сознания, что ты — тоже человек. Хоть и в очках. Я понимаю, если сейчас бить в тыквы, кто-то из них может вырвать фотик — и об асфальт. Шансов — пять к одному. Я выдергиваю из стаи ближайшего молодчика:
— Ты один пойдешь со мной — я тебе покажу кадры.
— И я! — орет зачинщица.
— Ты? Только за 150 гривень…
Она все равно пристроилась. Поглядев кадра три с цементными цветочками, она все еще не до конца уверена, что не попадет в фельетон «Позор нашего района».
— Все! — кричу я, удаляясь.— Салон по просмотру моего фотоаппарата закрыт!
Бульдожий дед дернулся в моем направлении, сверля злыми красными глазками. Его как бы удержали.
К чему я это все? Эта история посвящается тем, кто утверждает, что наша пресса уже не влияет на общественное мнение. Еще как будоражит! Поезжайте на Троещину и поснимайте алканов — сами убедитесь: борьба с гласностью начинается снизу.
Константин Рылёв, обозреватель отдела «Государство»
