На передовой, в зоне военной агрессии России на востоке Украины, около полумиллиона детей живут в атмосфере страха, разрухи и нищеты.
“Я чувствую, что война сделала людей здесь недобрыми, жестокими и агрессивными”, – говорит 12-летняя Вероника. “Раньше это было свойственно только взрослым, но теперь и дети здесь такие же”. Как информируют Экономические новости, об этом пишет The New Humanitarian.
Вероника пишет стихи – не о войне, а о любви. “Именно такой мир я хотела бы видеть вокруг себя”, – говорит она.
В начале этого года Вероника и еще полдюжины детей беседовали с фотожурналистом Якубом Лайхтером – вместе со своими опекунами, родителями, бабушками и дедушками – из домов, которые находятся вблизи линии фронта в Авдеевке, подконтрольном правительству пригороде оккупированного боевиками Донецка.
Они поделились своими воспоминаниями о мире и надеждами на время после войны, которая продолжается уже восемь долгих лет. Для Вероники это больше половины жизни, а для других – целая жизнь.
По данным ЮНИСЕФ, около 430 000 детей в прифронтовых районах Украины “живут с психологическими ранами и нуждаются в постоянной поддержке для преодоления эмоциональной травмы, полученной в условиях затяжного вооруженного конфликта”.
Несмотря на то, что правительство все активнее участвует в гуманитарной помощи по мере продолжения войны – и на неустанные усилия горстки негосударственных организаций в прифронтовых регионах – поддержка психического здоровья детей остается недостаточной. Пандемия и ее экономические последствия ослабили систему здравоохранения, разрушив социальные службы, а также жизненно важную инфраструктуру, такую как водоснабжение и канализация.
“Я хочу, чтобы с меня смыли всю мою здешнюю жизнь”
Сейчас 9 часов вечера, 13-летняя Марика и ее отец Алексей ремонтируют дверь на кухне. Он рассказывает ей о различных породах дерева, о том, почему одни предметы мебели служат дольше других и какая краска подходит для разных поверхностей.
Их дом – элегантный деревянный дом, построенный еще во времена советского строя. Теперь, когда он пострадал от войны, в нем много работы. “Мы постоянно что-то ремонтируем”, – говорит Марика. “Папа сказал мне, что когда мы закончим, то сможем поехать в отпуск, но я не думаю, что это случится скоро”.
Семья Марики живет в старой части Авдеевки. Когда-то это место было домом для тысяч семей и представляло собой целую россыпь пригородных коттеджей. Сегодня там лежат полузаброшенные руины, а большинство жителей переехали в новую часть города – промышленный район советской эпохи. Это более угрюмое место, но оно лучше защищено от артиллерийского обстрела за счет зданий из железобетонных конструкций многоэтажной застройки.
“Я хочу, чтобы с меня смыли всю мою здешнюю жизнь, чтобы мне перестало сниться то, что происходит”, – говорит Марика, имея в виду нормальную жизнь, которой, по ее представлениям, живут дети в других местах.
“Наш двоюродный брат нарисовал этот взрыв на стене”
В старом городе Авдеевки, который находится всего в нескольких сотнях метров от линии фронта, идут самые интенсивные бои за всю историю войны.
“Когда в 2014 году началась война, мы бежали два месяца”, – вспоминает Марика. “Это было страшнее всего. Мы убежали не очень далеко, примерно в 70 километрах отсюда. Там также стреляли, но меньше, чем здесь, в Авдеевке. Мне там не нравилось, но нам очень повезло: через несколько дней после нашего отъезда в наш дом залетел боевой снаряд”.
Даже после многих лет жизни в условиях конфликта дети здесь часто не очень остро воспринимают реальность войны. Многие из них ежедневно становятся свидетелями обстрелов – одни разрушают жизни близких им людей, другие оказывают на них более негативное влияние.
Марике трудно пережить того факта, что их семейный дом пострадал.
“Я помню, как мы вернулись. Было ужасно видеть наш дом в таком состоянии. Взрыв перевернул все с ног на голову. Я думаю, мама и папа очень плакали, но нам они ничего не сказали”, – говорит она и добавляет: “Наш двоюродный брат нарисовал этот взрыв на стене”.
“Я не люблю, когда мои друзья умирают из-за войны”
Воскресный день. Двор наполнен солнечным светом и теплым дыханием ветра. Семья Марики наслаждается первым в этом году барбекю. Ее мама, Светлана, и Алексей готовят овощи и несколько сосисок на гриле. Марика сидит со своим котиком высоко в ветвях вишневого дерева. Она рассказывает какую-то историю Веронике, которая сидит на траве внизу.
Вероника и Марика – лучшие подруги со школы и большую часть свободного времени проводят вместе. “Ты молчишь. Поговори со мной”, – бормочет Марика. “Ш-ш-ш, пишу стихотворение”, – шепчет Вероника в ответ себе под нос.
“Я написала свое первое стихотворение второго октября, но я не совсем уверена, какой это был год – я забыла записать”, – говорит Вероника. “Сначала оно не всем понравилось, но это было нормально. Я была слишком маленькой, чтобы переживать. Помню, когда я показала его маме, она мне не поверила. “Ты просто где-то скопировала”, – смеялась она. Но это не так! Я не люблю, когда люди спрашивают меня, как я это делаю. Потому что я не знаю. Я просто пишу строки, и они появляются”.
“Однажды мальчик из моего класса попросил меня написать для него стихотворение”, – продолжает Вероника. “Думаю, он был удивлен, что оно не на русском. Мне больше нравится украинский, и я думаю, что ему он тоже понравился. От этого мои стихи как-то лучше воспринимаются. Он попросил меня подписать его. Но у меня нет подписи пока. Может быть, когда я стану старше. Мне нравится быть 12-летней. Ты еще не слишком стар, и поэтому ты еще можешь жить весело. Если честно, я не очень хочу взрослеть, и я думаю, что люди все еще могут наслаждаться моими стихами без подписи”.
“Я пыталась писать стихи о войне и о том, что я вижу вокруг себя, но эти вещи просто не выходят из меня. Поэтому я пишу стихи о любви… Я не знаю, почему идет война. Я знаю только, что хочу, чтобы она прекратилась, чтобы мы все могли жить мирно вместе. У меня был друг. Он был старенький. Я приходила к нему, и мы разговаривали о стихах, обо всем… Я помню, как моей маме позвонили. Ее лицо выглядело не очень хорошо, и я поняла, что случилась беда. Думаю, после этого я долго не улыбалась. Я не люблю, когда мои друзья умирают из-за войны. Многие из них погибли”.
Вдруг далекий взрыв напомнил Веронике о приближающихся сумерках, и она прекратила свой монолог. Она знает, что должна идти домой, но ей не очень хочется. Родители Вероники не разрешают ей приезжать сюда так часто, как ей хотелось бы. Дом Марийки находится всего в паре сотен метров от дома Вероники, но здесь это часто может быть разницей между относительной безопасностью и опасностью. Светлана уговаривает ее уйти. “Я отведу тебя домой”, – говорит она. “Не заставляй своих родителей нервничать”.
Они идут вместе по темной улице. В воздухе пахнет порохом, но вокруг тихо. Вероника заканчивает свою последнюю мысль: “Я мало что помню о жизни до войны. Мне было всего пять лет. Я помню, что могла навещать своих друзей и семью в Донецке. Мне кажется, там никогда не было дождя и всегда было солнечно. Наш город был полон доброй энергии, но теперь он разрушен. Я думаю, это как черное и белое, до и после. Это как мои стихи. Для белого всегда нужно немного черного, и одно должно следовать за другим”. Затем они исчезают в ночи.
“Я не хочу, чтобы дети больше плакали”
Уже за полночь. Родители Марики сидят на кухне. Они не знают, что их ждет. Все кажется неопределенным. Возможность нового полномасштабного вторжения боевиков кажется неизбежной, а вместе с ней и страх, что им снова придется покинуть свой дом.
Светлана работает в местной школе, а Алексей участвует в различных местных проектах, направленных на улучшение условий жизни гражданского населения у линии фронта, в том числе помогает психологу дважды в неделю ездить в другие села и города, где такой помощи не хватает. Эта пара могла бы уже бежать, но вместо этого они оба посвятили свою жизнь попыткам построить лучшее будущее для того, что осталось от их местной общины. Но жизнь с таким непредсказуемым завтрашним днем испытывает их решимость.
“В прошлые выходные мы посетили Святогорск, чтобы посмотреть место, куда мы могли бы уехать на некоторое время. Может быть, мы могли бы бежать туда? Там хорошо: Мы называем его Святогорск – Швейцария Донбасса”, – признается Алексей. “А что мы решим этим?” – отвечает Светлана. “Мы не можем продолжать метаться с места на место. Мы останемся без дома, работы, друзей”. Но потом она добавляет: “Я не хочу, чтобы мои дети снова плакали”.
“Здесь ничего не меняется”
Холодные мартовские дожди заливают окопы у леска, где Виталий служит под Авдеевкой, придавая всему мрачный воздух, столь характерный для донбасской степи. С одиноких фонарных столбов свисают оборванные линии электропередач.
Виталий дрожит от пронизывающего ветра. Он сидит с другими солдатами и пьет растворимый кофе из одноразовых пластиковых стаканчиков, которые использовались уже много раз. Свист приближающегося минометного снаряда пронизывает воздух. Виталий бормочет, проливая кофе. Срабатывают инстинкты. Солдаты прижимаются к земле. Все перемещаются в безопасное место в грязном окопе. Снаряд проносится в воздухе в нескольких десятках метров над головами солдат и вонзается в поляну позади них.
“Здесь ничего не меняется, нет. Пули свистят над головой. Падают снаряды. Ты даже не можешь выпить свою чертову чашку кофе”, – говорит Виталий, слегка запыхавшись.
“Папа, когда ты вернешься домой?”
В первые дни войны дух национального долга, патриотизма и страх перед вторжением российских войск побудили тысячи украинцев добровольно отправиться на восток, чтобы сражаться за свою землю. Виталий был одним из них. Он вступил в добровольческий батальон “Азов”. Позже он стал частью официальной украинской армии. “Прошло семь долгих лет. По одним меркам, произошло много, по другим – не так много. Видите, я все еще стою в этом забытом Богом окопе”.
Виталий вспоминает более счастливое время, когда в семье появилась его дочка Арина, которой сейчас уже пять лет.
“Летом 2015 года, 20 июля, я позвонил жене, сказал, что у меня в телефоне села батарейка, и дал ей номер своего офицера, чтобы она могла позвонить мне на его телефон. Она уже находилась в больнице. Я хотел бы иметь свой телефон, но в то время у нас на передовой не было связи”.
“Потом, на следующий день, я вижу своего офицера, он бежит ко мне через окоп и громко зовёт: “Виталий! Телефон! Твоя жена звонит!”. Я беру трубку, прикладываю к уху и слышу: “Виталий, у тебя дочь”. Я подскакиваю, вскидываю автомат и кричу над минными полями: “У меня дочь! У меня дочь!” Снова и снова, чтобы все слышали, даже люди в Донецке. Я плачу, и бегу к друзьям, и рассказываю им, и я так счастлива”.
“Но иногда это уже не совсем кажется “счастье”. Через два месяца ей будет шесть лет. Шесть лет, а я все еще торчу в окопе, видя свою дочь в лучшем случае пару раз в год. Теперь, когда я звоню, она спрашивает: “Папа, когда ты вернешься домой?”. Я ей отвечаю: “Скоро, но сейчас я очень занят”. Она такая: “Папа, когда ты станешь свободным?” Я должен сказать ей об этом так, чтобы она все поняла. Тогда она говорит: “Я люблю тебя”, но зачастую она просто плачет”.
“Мы видели горящие танки”
12-летняя Аня и ее младшая сестра выросли со своей бабушкой Светой на окраине Авдеевки. Света мечтает, чтобы они жили подальше от войны. “Ни один ребенок не должен видеть того, что видели они”, – говорит она, вспоминая первые дни войны. “Каждый день из леса приносили тела погибших солдат… Они приходили к нам и плакали”.
“Мы видели горящие танки”, – продолжает она. Аня плакала, когда солдаты выпрыгивали из них, сгорая заживо”. Там, на дороге (она показывает в окно), они въехали на минное поле”.
“Ты помнишь что-нибудь из довоенного времени?”, спрашивает Света у Ани. “Я даже не помню, когда началась война, она просто всегда была здесь”, – ответила Аня.
“Мы не можем нормально воспитывать наших детей. Все разрушено”, – говорит Света. “Война разрушила наши планы, наше будущее. Я просто хотела спокойно жить до пенсии, но теперь даже это кажется бессмысленным”. “Аня родилась перед самым началом войны. Она будет помнить только войну, вот и все”.
“Когда мы слышим “фиииии”, мы убегаем и прячемся”
Время идет медленно. Никто не произносит ни слова. Дети валяются на траве, рисуют. Баба Света сидит у печи, молчит, не двигается, кажется, полностью поглощенная потрескиванием дров в очаге.
Ближе к вечеру начинается обстрел. Но никого не беспокоят звуки взрывов. Света спокойно наливает еще одну чашку чая для Ани и перебирается поближе к огоньку.
Аня рисует одного из своих любимых птенцов. Они живут в доме, в ее спальне. Закончив, она достает одного из птенцов из коробки, стоящей рядом с ее кроватью. Она называет его Жорой. Она садится с ним у камина. “Пи-пи-пи-пи – это ты, птенчик”, – имитирует она его звуки, а потом продолжает: “Та-та-та-та, пулемет, и фиииииииии БУФФФФФФ – это минометный снаряд. Когда вы слышите “фиииии”, мы убегаем и прячемся”. Ее улыбка исчезает, и она пристально всматривается в окно.
Прим.: Имена изменены по просьбе опекунов. Другие семьи, с которыми проводились интервью в апреле и мае 2021 года, предпочли называть себя только по имени. Возраст указан по состоянию на дату интервью.
