Военный эксперт и блогер Алексей Арестович в интервью "Апострофу" рассказал о том, кто воюет на Донбассе и почему украинская армия сильнее российской
– Возвращаюсь к вопросу о тактике. Какая стратегия у украинских подразделений – сухопутная война, те же ДРГ или что-то другое?
– Там паритетная ситуация, это большая шахматная партия. В целом стороны не стремятся наступать и друг друга трогать. Но повседневная деятельность либо всплески активности отдельных командиров или военнослужащих вызывают к жизни войну. Вот, например, стоит какой-то сепарский батальон, все было хорошо, они лениво перестреливались с нашими. Вдруг заезжает какой-то активный сепарский или российский командир и говорит: “Доколе? Почему? Давайте мы “укропов” поджарим немножко”. И выезжает какая-то БМП, постреляла по нашим позициям. Наши обиделись, спланировали операцию за сутки-двое – и влупили в ответ. Они три дня погоревали, похоронили своих мертвых, спланировали операцию – влупили по нам. И так, пока не надоест, пока не приехали наблюдатели ОБСЕ, пока старшие командиры не дали по шапкам, пока не объявили перемирие. Замолчали, сидят, разбираются. Потом энтузиасты уехали – и опять тишина, ленивые перестрелки какие-то. Это явление первого рода.
Бывает явление второго рода, когда, например, очертание позиций системно нас не удовлетворяет. Или их. Например, мы занимаем господствующие высоты, а россиян это не устраивает. Или наоборот – они занимают господствующие высоты, а нас не устраивает. Тогда тщательно все обсчитывается, подготавливается, накапливаются силы, обеспечивается взаимодействие, и в какой-то момент идет хлопок. Мы прыгаем вперед, хватаем позиции (вот как они под Каменкой прыгнули) – и мы читаем в СМИ, что “наші славні воїни просунулися, захопили Жолобок, перемога”. И действительно, это натуральная “перемога” в этих рамках. И держим радостно этот Желобок, заняли позиции, выровняли, и теперь там хорошо, потому что мы сидим, например, выше, они ниже, мы далеко смотрим, они не могут подтянуть резервы, потому что они сразу попадают под наш удар. И вот на этом фронте такая локальная “перемога” наступает. Таких “перемог” с начала нового года у нас штук семь уже. Мы так ловко продвигаемся.
– Часто такие столкновения бывают, и с помощью какой техники?
– Такого рода вещи, как выравнивание линии, захват более активных позиций – раз в месяц стабильно где-то происходят или раз в полтора месяца. Есть повседневное. Есть еще третьего рода деятельность – это бесконечное беспокоящее действие.
– С помощью чего?
– Тех же разведывательно-диверсионных групп, диверсантов. Армия однородно выглядит только из Киева. А когда ты внедряешься, она очень разная, с очень разной логикой. Например, логика разведывательного подразделения радикально отличается от логики линейных подразделений у обеих сторон. И разведка живет своей жизнью, диверсанты свои какие-то действия предпринимают. Пехота сидит, смотрит на это все и говорит: “Чтобы вы подавились”. Потому что разведка через них прошла, бах-бах, постреляла, а пехота ловит в ответ. Причем это с обеих сторон. Ну, а есть серая зона между позициями, и там бесконечная работа разведывательно-диверсионных групп, тоже шахматная партия. Они друг друга вычисляют, ловят, пытаются прорваться к позициям линейных войск.
– И кто в более выигрышной позиции?
– Мы в более выигрышной.
– А почему?
– Украинцы – лучшие солдаты, чем россияне. Вот и все. Там очень четко видно, что европейская армия воюет с азиатской. Вот мы – европейская, а они – азиатская. У нас планирование, аккуратность, расчет, ставка на сохранение жизней солдат, очень аккуратно все это делается. В целом мы их побеждаем в этой шахматной партии. У них еще там много безрассудства. На моих глазах они лезли через абсолютно открытое поле, их щелкали, а они лезли. Два часа они лезли, пока не успокоились, понимаете. Я понял “величие” “русского мира” в этом месте и в это время, потому что лежит четыре трупа, а они продолжают туда лезть в полный рост по абсолютно ровному полю. Снайперы очередной “хлоп”, ждем, 40 минут проходит – новые лезут. Это “великие” люди.
– Так это смелость или глупость?
– Это русский стиль ведения войны.
– Какой при этом кадровый состав?
– С их стороны есть кто угодно. Дело в том, что местные, донецкие или луганские, либо убиты давно уже, либо сообразили, куда это все ведет. И они, если и вербуются в эти 1-й и 2-й армейские корпуса (так называемых ДНР и ЛНР, – “Апостроф”), то стараются держаться на небоевых специальностях в основном: водитель, кладовщик, еще что-то. Они не очень охотно лезут в первую линию. В первой линии из местных – это в основном маргинализированная публика, алкаши, наркоманы или полностью люмпенизированные люди, которым и терять-то нечего, бомжи с оружием. По моим скромным подсчетам, человек 300 в месяц завозят из России наемников для восполнения потерь и усиления подразделений, потому что эти два корпуса развернуты не по штату, на самом деле. Они не могут заполнить собственную структуру. И, несмотря на отчаянные меры, все больше становится россиян. Если год назад соотношение в какой-нибудь роте, бригаде было 40 на 60, то теперь 70 на 30 в среднем, то есть 30 – местных и 70 – россиян.
– А какие мотивы у них?
– Есть идейные, есть, которым нечего кушать просто, а есть абсолютно деградировавшие элементы. Там есть люди, которые с удовольствием воевали бы и на нашей стороне, просто так выпал жребий – они на той уже. Им все равно, куда призываться. Есть и такая публика, которая не имеет ни царя в голове, ни родины, ни понимания родины, ни логики всех этих процессов. Деньги платят – какая разница?
Россиян там все больше. Имеется в виду не штатных частей, которые держатся в основном на глубине и периодически заходят. Там российскими штатными элементами насыщают существующие корпуса – 1-й и 2-й. Эта группа, которую недавно поймала 93-я бригада, где были штатный военный российского спецназа Агеев и трое местных – вот это примерная типовая ситуация для тех подразделений. Верховодят там штатные российские офицеры, генералы, полковники. Примерно до уровня командира взвода там большинство – это российские штатные офицеры, в виде отпускников или командировочных. И где-то в подразделениях соотношение очень разное: бывает 20 на 80, бывает 80 на 20, сильно зависит от конкретного подразделения, от их отношения с Россией, с Москвой.
– Вы уже вспомнили про Агеева – это один из громких случаев, но он, конечно же, не единичный. Кто эти люди в общей массе? Это солдаты или офицерский состав?
– Бывают простые, бывают непростые. Постоянно попадались специалисты в плен, всякий раз разные. И эти медики, которые заблудились, российские штатные офицеры. Блудили, на день медика приблудили к нашим. Реально в плен россиян захватили гораздо больше, чем это вышло в СМИ. Просто есть логика спецслужб, логика политики, логика обмена, и не все случаи попадают в СМИ. Это не многие десятки случаев, но десятки.
– А наши?
– Наши тоже попадают к ним, но все эти случаи очень хорошо известны. Украина – европейская армия, открытое общество. Или, по крайней мере, общество, идущее к этому, у нас не скрываются ни потери, ни попадания в плен, моментально становится понятно.
– А потери разве не скрываются? Разве они не больше, чем говорят?
– Нет, они не больше. У нас с точностью до единицы известно, причем в те же сутки становится известно. Даже потери спецназа, например, которые в принципе следовало бы скрывать, и то становятся в течение нескольких часов известны, потому что ни одному волонтеру не заткнешь рот, все с телефонами, кто-то обязательно напишет, родные сообщат и так далее.
