Девяностые оставили в людях Донбасса страх перед тем, что прошлое может вернуться. Что они опять будут питаться одними крупами и сушить сухари
В 1998 году я работал на шахте горным мастером и не получал зарплату четыре месяца. Это время, когда в доме на кухонной полке было хоть шаром покати, а на работу я брал своеобразный «тормозок» – постную пшеничную кашу в баночке из-под масла Rama. Не было даже хлеба. Я сидел в шахтной, черной выработке и чайной ложкой ел кашу, свет лампы выхватывал только мою банку с невкусной и опротивевшей едой, а вокруг была глубокая темнота. Ощущение безысходности. Тупика существования.
После деньги выдавали по 3-5-10% — хватало ровно настолько, чтобы не протянуть ноги. Долги по зарплате заморозили, просто сказали – забудьте. А потом давали «получку» мешками с мукой, сахаром, крупами. Эти голодные, тощие годы оставили в душе жителей Донбасса страх перед будущим.
Голод — это не только разность между состоянием сыт ты или нет. Это психологическая травма, рана в душе, которая никогда не заживает – только перестает кровоточить. Можно сказать, что не война отделяет человека от человечности, ведь даже во время сражений зачастую бойцы приносят себя в жертву, чтобы спасти товарищей. Осознанное самопожертвование – качество, присущее только человеку. Не болезнь забирает у человека ощущение человечности: даже в страданиях мы способны любить.
Именно голод — неистовый, дикий, животный — разрушает человека в человеке. В момент острой потребности в еде совершаются самые нелепые и жестокие поступки. Боязнь голода заложена в нашем душевном коде, потому что это боязнь потерять себя и свое человеческое обличие. У моей бабушки, пережившей голодные 1930-40 годы, в сарае всегда стоял большой деревянный сундук – там хранились консервы, соль, сахар. Даже в относительно сытые застойные годы. Девяностые оставили в людях Донбасса страх перед тем, что прошлое может вернуться. Что они опять будут постоянно хотеть есть, питаться одними крупами, сушить сухари. Это страх, что будущее не настанет. Время будет ходить по кругу, и им придется опять страдать и голодать.
Моя родственница в начале Майдана говорила, что у нее пенсия 800 грн, но она боится, что из-за событий в стране перестанут платить и эти крохи. По местному ТВ и со слов регионалов так и должно было произойти. «Не раскачивайте лодку», — говорят у нашего восточного соседа. Так думали и на Донбассе.
Но когда ситуация в Киеве приобрела новые оттенки – Небесная сотня, первые смерти – Донбасс не понял, зачем все это. Страх породил непонимание происходящего. Никто не пытался им объяснить, зачем нужны революции, к чему это приведет. Из-за непонимания появилась неприятие – ты непонятный, а значит, чужой. А как поступают с чужими, которые ведут себя шумно? Правильно, проявляют агрессию. Выпады Донбасса в сторону «майданутых» становились все громче. Но и здесь Киев не обратил на них внимания. Виктор Янукович сбежал, власть попала в руки растерянной оппозиции, которая делила портфели, а не шла к народу с распростертыми объятиями.
А тем временем огонь агрессии в Донбассе разгорался все ярче, и пламя тяжело уже было погасить. И тогда пришла ненависть – высшая точка неприятия. Майдан, Киев, «майданутые», «укропы», Украина – все это, каждое определение, событие, деталь – все пропущено через узкое горлышко ненависти. И пришел Путин. И началась война. Что было дальше — вы знаете.
Но проблема в том, что проукраинские граждане до сих пор видят только вершки, а не корешки. Украинцы видят ненависть и агрессию Донбасса, и не понимают, что ее корень – в страхе перед будущим. Те, кто называет себя патриотами, обзывают жителей востока – «ватниками», «быдлом» и т.д. И некоторые говорят, что благодаря этому донбасские осознают, что они быдло, и изменятся. Это заблуждение. Риторика ненависти с обоих сторон не принесет ничего, кроме усиления вражды.
А ведь нужно быть выше этого. Выигрывает тот, кто умнее.
Мои родственники постоянно сомневаются, быть им в ЛНР или в Украине. Они ищут уверенности. Им чужд русский мир. Чужда украинская национальная идея. С ними нужно разговаривать другим языком – словами безопасности и экономической стабильности. Нужно говорить, что «Новороссия» — это дно, хуже, чем 1990-е. Говорить спокойно, не впадая в истерики и оскорбления – обоснованно и аргументировано.
Донбасс хочет, не чтобы его услышали, а чтобы ему сказали важные и нужные слова, дали надежду на будущее, на завтрашний день, на возможность жить.
Максим Будченко
