4 августа исполнился 21 год с того момента, как 150-тысячная хорватская армия перешла в наступление против сил так называемой Сербской Краины. Успешная войсковая операция, получившая название "Буря", оказалась переломным моментом в четырехлетней войне, после которого сепаратистское образование на территории Хорватии перестало существовать.
О том, что нужно сделать для реализации “хорватского сценария” в Украине для возвращения захваченных территорий на Донбассе “Апострофу” рассказал аналитик департамента внешней политики и евроинтеграции МЦПИ Евгений Ярошенко.
После начала конфликта на Донбассе в украинских политических, экспертных и интеллектуальных кругах стали упоминать опыт Хорватии в борьбе с сепаратистами. Эксперты отмечали параллели между российско-украинскими и сербско-хорватскими отношениями, незаконными ДНР/ЛНР и “Сербской Краиной”, Иловайском и Вуковаром, распадом СССР и дезинтеграцией Югославии. Некоторые оптимисты верят, что рано или поздно украинские войска по хорватскому сценарию освободят оккупированные ЛНР/ДНР территории и установят сине-желтый флаг на неконтролируемом пока участке границы.
“Хорватская модель” решения территориальной проблемы опирается на односторонние действия и силовое преимущество правительственных сил. Помимо Хорватии, аналогичный вариант возвращения самопровозглашенных территорий был успешно продемонстрирован в боевых действиях армии Шри-Ланки против сепаратистского движения “Тигры освобождения Тамил-Илама” на севере островного государства, а также в военных кампаниях Турции против Курдской рабочей партии, добивающейся автономии юго-восточных районов страны.
Привлекательность такой модели решения конфликта определяется рядом преимуществ. Во-первых, силовые действия против сепаратистов осуществляются в рамках Устава ООН, ст. 51 которого допускает право государства на индивидуальную самооборону. Во-вторых, “хорватская модель” подразумевает восстановление территориального status quo путем ликвидации сепаратистского анклава (как правило, поддерживаемого извне) и, соответственно, пресечение сепаратистских настроений на довольно длительный период. В-третьих, военная победа приведет к ускорению национальной консолидации и поиска внешнеполитического консенсуса. В-четвертых, успех реализации такого сценария будет способствовать росту легитимности армии, усилению политической элиты и государственных институтов внутри страны. И, наконец, в-пятых, успешная реализация хорватской модели усилит вес государства на международной арене и укрепит переговорные позиции в отношениях с другими игроками.
Однако сторонники хорватской модели решения территориальной проблемы должны помнить и о многочисленных издержках такого сценария.
Для начала не следует забывать, что силовой вариант возврата мятежных территорий наверняка обернется многочисленными потерями среди комбатантов, а также, вполне вероятно, гражданского населения и сотрудников международных миссий. Кроме того, следствием наступления наверняка станут значительные разрушения, восстановление которых ляжет на плечи победителя.
Также, в случае выбора Украиной этой модели, довольно высок риск внешней вооруженной интервенции, подобной вторжению России на переломном этапе АТО в конце августа 2014 г.
Не следует забывать и об угрозе серьезной внутренней политической и экономической дестабилизации страны в случае неудачного результата. К примеру, поражение Аргентины в Фолклендской войне 1982 года привело к падению правящего режима, который попытался отобрать у Великобритании спорные острова.
Кроме того, силовой сценарий – это всегда высокая вероятность совершения военных преступлений, преступлений против человечности и других грубых нарушений правил ведения войны, за которые придется отвечать обеим сторонам. Это означает, что Украина будет вынуждена сотрудничать с международным уголовным правом и в случае наличия доказательств – выдать своих бойцов.
И, наконец, еще один риск – силовые действия могут привести к частичной международной изоляции Украины и приостановке сотрудничества с международными кредиторами.
Говоря о нынешней украинской и хорватской ситуации в 1990-х, можно отметить как их схожесть, так и отличие. Так, и Хорватия, и Украина столкнулись с самопровозглашенными образованиями, где идентичность местного населения не связана с идеями хорватской и украинской государственности и европейской цивилизации. В случае с Хорватией – большинство населения так называемой Сербской Краины видели себя частью “Великой Сербии”, а в ОРДЛО (Отдельные районы Донецкой и Луганской областей. – “Апостроф”) видят частью “Русского мира”.
Кроме того, правительствам Хорватии и Украины были предложены мирные планы, которые касались в основном прекращения горячей фазы конфликта, однако не были направлены на его урегулирование. При этом от Хорватии и Украины требовали широкой автономии для “Сербской Краины” и ОРДЛО, соответственно, что отвергались абсолютным большинством жителей этих стран.
Что касается отличий, то нужно отметить, что военно-политический потенциал Сербии, которая поддерживала “Сербскую Краину”, существенно отличается от военной силы России, которая оказывает прямую и непрямую военную помощь ДНР/ЛНР. К тому же, Сербия на тот момент была еще и довольно сильно погружена в войну в соседней Боснии и Герцеговине, что отнимало значительную часть ее ресурсов. Россия, конечно, сегодня тоже воюет, но задействованный ею военный потенциал с сербским не сравним.
Сепаратистские образования также отличаются географией конфликта. Так, “Сербская Краина” граничила с Боснией и Герцеговиной, а не Сербией, которая инициировала конфликт. В то же время ДНР/ЛНР имеют более 400 км границы с Россией, через которую осуществляется беспрепятственное снабжение боевиков.
Впрочем, вопрос силового возврата Украиной оккупированных территории не стоит на повестке завтрашнего или послезавтрашнего дня. Выбору хорватской решения территориального конфликта должно предшествовать создание благоприятных условий в секторе экономики, обороны, а также на дипломатическом фронте.
Прежде всего, решение о силовом возврате территорий должно пользоваться общественной легитимностью и приниматься политическими субъектами, которые имеют высокий уровень доверия у населения. Также военное наступление Украины должна осуществлять модернизированная и боеспособная армия, сформированная на профессиональной и добровольческой основе, а не путем принудительной мобилизации.
Кроме того, кроме оборонного сектора, Украина должна создать конкурентоспособную экономику, предоставив гражданам экономическую свободу и достойный уровень жизни. Это должно также дополняться борьбой с коррупцией и установлением правого государства. Именно данное обстоятельство будет иметь решающее влияние на идентичность жителей так называемых ЛНР/ДНР, которые должны ощутить контраст между европейскими благами и “русским миром”.
Украине также следует дождаться благоприятной международной ситуации, в идеале – когда Россия будет объективно неспособна защитить ДНР/ЛНР. Лучшим моментом для Украины было бы сочетание следующих предпосылок: экономическое истощение России вследствие санкций, погружение Кремля в затяжную военную кампанию в другой горячей точке, активизация внутренних конфликтов в России и ослабление контроля режима Путина в стране.
Еще одно важное условие – военное наступление Украины в зоне АТО, если таковое будет, должно дополняться наступлением на дипломатическом фронте. Для отечественной дипломатии очень важно построить тесные отношения с иностранными партнерами, которые сделают невыгодным разрыв отношений с Киевом после краха Минских соглашений.
Конечно, существуют и альтернативные модели решения территориальной проблемы. Так, например, “боснийская модель” предусматривает сохранение территориальной целостности на условиях федерализации страны. При этом Минские соглашения наиболее напоминают Дейтонские соглашения, которые “сшили” Боснию и Герцеговину, однако сделали страну малоспособной в функциональном плане. Помимо БиГ, подобная модель была осуществлена в Ливане и Ираке.
Иным вариантом является “суданская модель”, которая подразумевает отсечение мятежной территории, когда лоялисты осознают невозможность одержать военную победу над сепаратистами и/или понимают, что издержки, потраченные на удержание этой территории, значительно превышают выгоду, полученную от ее реинтеграции. Кроме отделения Южного Судана от единого государства в 2011 году, таким образом поступили Пакистан по отношению к Бангладеш в 1971 году и Эфиопия – к Эритрее в 1993 году.
Какую бы модель решения проблемы Донбасса не выбрала Украина – хорватскую, боснийскую или суданскую, этому выбору должны предшествовать широкие и прозрачные дискуссии на всех уровнях, усиление военного и экономического потенциала, а также серьезная дипломатическая подготовка.
