Президент России Владимир Путин во время выступления на заседании дискуссионного клуба "Валдай" сделал ряд громких заявлений. В частности, он снова резко высказался о "государственном перевороте" в Украине, амнистии для боевиков ДНР-ЛНР и Минских соглашениях, вспомнил свой уличный опыт, говоря о войне в Сирии, и так далее.
Что значат эти слова, и почему в окружении лидера РФ истерика, — мнение Александра Сотника.
Вчерашняя (в четверг, 22 октября) речь Путина была “двухмерной”, обращенной как к внутреннему потребителю, так и к внешнему. А поскольку “внешний потребитель” уже практически никак не реагирует на вербальные откровения кремлевского пациента — обсуждают их, в основном, внутри России. Никакого рационального зерна путинская речь с собой не несла. Ее основная мысль — “подворотня научила меня бить первым”. Сама по себе ссылка на столь “ценный опыт” подросткового хулиганства, безусловно, красноречиво характеризует носителя данного опыта. В России, возможно, гопники и поаплодируют своему кумиру, но для внешнего мира это, скорее, еще одно подтверждение прежних выводов о том, что с Путиным нельзя иметь никакого дела.
Недоволен Путин по вопросам ПРО или счастлив — никого это уже не волнует. Как политик, он списан со сцены. Все внешнеполитические и военные решения уже приняты, и отыгрывать ситуацию назад, обратив внимание на истерики кремлевского нефтяного дилера, никто не станет. Путин уже предъявил миру цену своим военным авантюрам. Как стратега, всерьез его не воспринимают — хотя бы потому, что он проиграл и в Украине, и в Сирии, из которой ему придется убираться столь же бесславно, как и с территории “Новороссии”.
Конфронтация с Западом — это лишь слова. Кто будет всерьез конфликтовать с США, вкладывая свои деньги в американские облигации? На Западе — кремлевские дети, жены и любовницы, там же — все их активы. Смешно ненавидеть Америку и быть готовым продаться за взятку или “откат” в долларах. Мы имеем дело с классической истерикой политических банкротов. Их жестко выдавливают с мировой политической сцены, их изящно, экономическими и политическими инструментами, лишают власти.
День за днем, шаг за шагом. Можно сколько угодно говорить о жизнеспособности авторитарных режимов, обращаясь к опыту КНДР, но Россия — не Северная Корея. Здесь не будут питаться лебедой и терпеть. Здесь привыкли к неплохим машинам и ресторанам, к отдыху — как минимум — в Турции или Египте и прочим небольшим потребительским радостям. И население, как бы ни внушали ему мантры о патриотизме “жирные соловьевские коты”, от подобного уже никогда не откажется. Так что вся “конфронтация” происходит лишь на словах. А на деле чекисты морщат лоб и судорожно пытаются найти выход из патовой ситуации, просчитывая ходы: какой фигурой им придется пожертвовать, и насколько болезненной окажется эта сакральная жертва. Она необходима — хотя бы для выживания. И Путину очень не хочется, чтобы этой жертвой стал он сам.
Посему его вчерашняя речь была подспудно обращена и к “коллегам по плащу и кинжалу” — по крайней мере, в той ее части, где он пафосно обещает “ударить первым”. Понятно, что речь идет о ядерной кнопке. Но решение о ее использовании в конфликте принимает не только Путин, и между его жаждой нажать и реальным применением ядерного оружия лежит сложная цепочка посредников. А вот здесь и возникает важнейший вопрос: с пациентом все более-менее понятно, но в каком психическом состоянии пребывает его окружение, и способно ли оно в определенный момент остановить приступ путинского безумия?
