Я девочка и мне не стыдно признаться, что в Донбассе мне было страшно. Но больше всего я боялась не пуль. Я боялась плена.
Мужа моей новой донецкой знакомой, бизнесмена, остановили под Краматорском. Он ехал из Донецка в Харьков. Остановили на блокпосте “ополчения”. Отобрали машину. Выпотрошили бумажник и кредитки. Задержали. История типичная.
Нетипичное или не совсем типичное в ней то, что родственникам удалось буквально через несколько дней его вызволить – нашлись “контакты” в ДНР. Сейчас человек, взрослый мужчина, не разговаривает. Не хочет. О своем плене сказал лишь одну фразу: “Они звери”.
Новая знакомая приглашает меня пообедать в кафе – “только о политике мы разговаривать не будем”. А увидев в зале кого-то из знакомых, добавляет: “Ну, теперь точно не будем”.
“Маму моего знакомого держали на 7-м этаже Донецкой ОГА”, – женщина говорит о похищении, как о чем-то обыденном. И от этого становится еще страшней.
Страшно доставать фотоаппарат возле ОГА. За съемку возле этого здания схватили и держали в плену девочку Милану. Все мои знакомые прислали мне линк на интервью с ней о подробностях пребывания Миланы в плену.
“У наших коллег из Горловки сегодня похитили дочь. Позвонили, назвали сумму 150 тысяч. Чего – не сказали”, – рассказывает мне донецкий кабельный оператор. Сегодня об этой девушке известно, что через несколько дней ей удалось освободиться. Но тогда я еще об этом не знала. Я думала о своей дочери. И мне было страшно.
У журналиста Жени разбита голова, пострадал на митинге 28 апреля. Я смотрю на него – и мне снова страшно. А Жене, кажется, совсем нет. Наверное, глядя на меня, Жене кажется, что и мне – нет.
“Я попал на штурм Мариупольского горотдела. Слава Богу, сумел удержать свои впечатления в себе”, – шутит Женя.
Собираюсь наутро ехать в Краматорск. Коллеги предупреждают: лотерея, проскочишь – не проскочишь.
В личку написали: о тебе говорили по радио Зелло – канал, по которому переговариваются сепаратисты. Интересуюсь контекстом: говорят, вроде бы ничего особенного, сказали, что ты работаешь в Волновахе.
Подруга комментирует: следят, наверное, посчитали перспективной заложницей. Если им по какой-то причине не будет хватать бабок – тебя могут “того”.
В Волновахе тоже было страшно. Только по-другому.
Страшно было увидеть наших солдат. Одного – волынского заробитчанина с оцарапанным ухом. На его глазах расстреляли 15 человек, 31 ранили. Он просит не снимать его. Офицер, который рассказывает подробности боя, кричит на российских телевизионщиков: “Я что, нечетко сказал, чтобы не снимали моего лица? Я боюсь за свою семью”.
Страшно, когда видишь улыбчивого беззубого парня, который охраняет подъезды к месту расстрела Нацгвардии под Волновахой.
“Я дуже люблю ваш канал 24, правда, але далі заборонено – працює військова прокуратура. Я вас дуже прошу не знімати. В мене наказ. Будь ласка”, – говорит мальчишка с меня ростом и моей же комплекции. Он широко улыбается и зачем-то переводит: “Пожалуйста”. От этого его улыбчивого и беззубого “пожалуйста” мне становится страшно.
Страшно было ехать в Краматорск. Страшно предъявлять паспорт на каждом блокпосту – хорошо, что его особо не рассматривали, мой паспорт с киевской пропиской и местом рождения город Киев.
Может, это и не гарантированный пропуск в подвал, но вполне вероятный повод задержать, проверить телефон на предмет вражьих фоток, sms-ок и каких-то подозрительных контактов… Вот когда понимаешь, что телефон Вики Сюмар в записной книжке – это страшно. Или порыться в вещах, найти аппаратуру для стриминга, забрать нетбук, деньги и что-нибудь еще, что им покажется нужным.
Но самое страшное – даже не фотоаппарат или модем, а украинский флаг.
За него могут разбить машину, например. Ну, или что получится.
“Я каждый день ездила на работу из Донецка в город-спутник. Как-то меня остановили на ополченском блокпосте и решили обыскать машину. Открывают бардачок – и вдруг у меня все похолодело. Я вспомнила, что забыла выложить после митинга украинский флажок. Слава Богу, муж выложил… Я доехала до работы – и написала заявление на месячный отпуск”.
Я представила себя на ее месте, и мне стало страшно.
Девочка в Краматорске, Вера, 12 лет, рассказывает: нам учительница сказала, что если вы попали в перестрелку, то надо ложиться на землю и кричать “Помогите”. Убегать нельзя – могут попасть. Смотришь на ребенка – и снова страшно.
Коллега из Краматорска пакует вещи. Уезжает с семьей в Киев. Рассказывает: “…Ко мне приходили три раза. Последний раз на том месте, где вы сидите, сидел человек, а вот тут, где ваш блокнот, лежал автомат. Мне казалось, я слышу его запах.
Знаете, как пахнет дуло автомата? А я знаю…”
Его издание в черном списке сепаратистов. Это называется “Список 5 колонны Краматорска”.
За моей спиной он быстро закрывает офис на ключ. “Вы что, сейчас пойдете мимо исполкома (где расположен штаб ДНР – авт.)? Вам не страшно?” – спрашивает он.
И от его вопроса мне становится страшно.
Возле исполкома парень в камуфляже и с автоматом целуется с девушкой. Я бы сняла. Но только я достаю фотоаппарат, как подруга хватает меня за руку: теперь страшно ей. С нами ее ребенок. Я не снимаю, хотя кадр мне очень нравится.
Страшно, когда ни один из шести человек в Славянске, контакты которых мне дали друзья и знакомые, не согласился подтвердить, что я еду к нему в гости.
“Нет, – говорили мне, – это рискованно”.
“Почему рискованно?” – “Рискованно говорить, почему рискованно”. В реальности ответ звучал как “Ну не по телефону же…”
“Водитель, – говорит женщина на переднем сиденье автобуса Краматорск-Донецк. – Мне только что позвонила дочь, сказала, что возле Донецка стреляют”.
“Ну и что? – отвечает водитель. – Я в Славянске живу, там каждый день стреляют”.
Кто-то в автобусе говорит: “Позвоните дочке, спросите, из чего стреляют – из автомата или из ракеты”. Все смеются.
Донецк уже заблокирован. На станции Ясиноватая водитель всех высаживает. “Сепаратистов ищут, – бурчит недовольный мужик с тяжелым лицом. – Сами они сепаратисты, киевляне долбанные…” Я осторожно протискиваюсь к выходу мимо него.
Едем в Донецк на электричке. Над ней проносится вертолет и выпускает очередь. “Ложись!” – кричит кондуктор. Все бросаются на пол.
Дальше был вокзал, киевский поезд, из которого сепаратисты сначала выгнали людей на перрон, а потом скрылись в направлении товарного депо. У проводницы – белые губы: “Когда это закончится? Ездим как на фронт”.
На границе Днепропетровской области – наши блокпосты. Наши флаги. Мы шлем ребятам воздушные поцелуи.
