Сторонники обвиняемых называют слушания театром абсурда, утверждая, что эту дюжину извлекли из безвестности, чтобы сделать показательным примером. С тех пор как этим людям были предъявлены обвинения, протестное движение в Москве заглохло.
«Обвиняемые сидят в «аквариумах» со скучающим или отвлеченным видом, не обращая особого внимания на слушание их дела. Это выглядит так, будто они — статисты в скучной экспериментальной театральной постановке», — пишет о судебных процессах над фигурантами «болотного дела» московский корреспондент The Washington Post Кэти Лэлли.
«Сторонники обвиняемых называют слушания театром абсурда, утверждая, что эту дюжину извлекли из безвестности, чтобы сделать показательным примером — противостоять путинскому правительству опасно», — говорится в статье.
«С тех пор как этим людям были предъявлены обвинения, протестное движение в Москве заглохло», — утверждает автор статьи, сообщая между тем, что в воскресенье около 10 тыс. человек вышли на улицы, чтобы требовать освобождения политических заключенных. Прежние акции протеста привлекали в несколько раз больше людей, сообщает журналистка.
«Акция протеста в мае 2012 года началась так же мирно, как и все остальные. Через несколько часов полиция встала на пути демонстрантов на мосту, который ведет к Болотной площади. Репортеры The Washington Post видели, как омоновцы начали вытаскивать из толпы активистов и уводить их прочь», — вспоминает Кэти Лэлли.
Для 23-летнего Андрея Барабанова это была вторая демонстрация в жизни, говорится в статье. «Андрей был в центре этого всего, — рассказала его мать. — Он начал защищаться, и его арестовали». Судья отпустил его на следующее утро.
Вечером 28 июня 2012 года в их квартире на 13-м этаже выключилось электричество. Когда мать вышла на лестничную клетку проверить электрический щит, человек восемь омоновцев, оттолкнув ее, вошли в квартиру. С тех пор Андрей сидит в тюрьме.
У другого обвиняемого, 26-летнего Владимира Акименкова, серьезная болезнь зрения и она прогрессирует, пишет Кэти Лэлли.
Автор описывает обстановку на одном из заседаний суда, отмечая безразличие обвиняемых к происходящему. «Некоторые читали. Один уснул. Омоновец Антон Деркач давал показания против студента МГУ Ярослава Белоусова», — пишет она.
Деркач заявил, что не видел, чтобы Белоусов нарушал какие-то правила, и отметил, что не помнит подробности стычки. «Это было полтора года назад», — передает слова омоновца автор.
Родственники обвиняемых сплотились в маленькое сообщество, объединенное отчаянием, продолжает журналистка.
«У нас нет системы правосудия, — говорит мать Барабанова Татьяна. — Раньше я об этом не знала. Единственный положительный момент — я познакомилась с очень хорошими людьми, которые заботятся о других».
Барабанова сблизилась с Ольгой Гущиной, чей сын, 25-летний психолог Илья, был арестован позже — в феврале. Следователи, пришедшие за ним, были так вежливы, что Гущина накормила их завтраком. «Они поели с аппетитом», — говорит она. В тот же вечер сыну предъявили обвинения.
Аресты и суды, по словам Гущиной, — это предупреждение со стороны властей. «Молчите, а то закончите так же, как они», — передает ее слова журналистка. «Они преподали нам урок, — говорит Гущина. — Но мы теперь сильнее и смелее».
