Западные наблюдатели слишком доверяют своим российским коллегам, входящим в круг Кремля. Неужели они не понимают, какой месседж получают?
Об этом пишет Лилия Шевцова, российский политолог, доктор исторических наук, старший научный сотрудник Brookings Institution.
В статье «Россия и Америка: столкновение с войной» ученый и политик Грэм Аллисон и политолог Дмитрий Саймс поделились точкой зрения, которую они получили от своих российских собеседников в Москве: «Политическая обстановка в РФ и внутри элиты, и на общественном уровне поощряет Путина к эскалации требований, а не к уступкам»; если Запад продолжит санкции, начнет вооружать Украину и отвергнет претензии Москвы относительно ее интересов», то у Путина будет соблазн прекратить всяческое сотрудничество с Западом и мобилизацией своего народа на борьбу с новой «апокалиптической» угрозой России-матушке».
Это именно тот месседж, который Кремль и хотел донести через уважаемых экспертов до публики в Вашингтоне.
Один из авторов признался, что видел отличный пример проявления подобных эмоций во время просмотра российского ток-шоу, где обсуждение Украины происходило перед живой аудиторией, и что российский историк Вячеслав Никонов получил бурные аплодисменты после слов «наше дело правое, мы победим». Если авторы основывают свои оценки на эмоциях, показываемых на российском телевидении, то это, конечно, подтверждает, что расходы на пропаганду себя оправдали.
Понятно, что конформизм является мощным фактором для поддержки российским экспертным сообществом концепции «обиды». Но есть и другой более интересный вопрос: почему западные эксперты разделяют эту теорию «униженного»? Из-за своей наивности? Потому что они не знают механизма выживания российских элит? Или есть другие мотивы, как, например, страх и шантаж Кремля? Если верно последнее, то Запад оказался в ловушке, потому что каждая уступка шантажисту обычно повышает уровень следующего запроса.
Я предлагаю еще одно объяснение этому феномену (не исключая других): может быть, дело в комплексах некоторых представителей западной элиты? Они не могут быть авторитарными, поэтому удовлетворяют свою тягу опосредовано. Или российская концепция «униженного» и попытка представить кремлевскую модель власти, как альтернативу, позволяет различным западным силам критиковать западную реальность. Так, пророссийские настроения в Германии зачастую являются отражением антиамериканских чувств.
То же происходит с европейскими правыми и левыми, которые с помощью прокремлевской риторики демонстрируют свой евроскептицизм, антиамериканские и антикапиталистические намерения. Заботят ли главу французской партии «Национальный фронт» Марин Ле Пен российские «обиды»? Конечно, нет! Она использует российский аргумент для собственных целей, чтобы получить из РФ финансирование. Таким образом, российское повествование об «унижении» может быть использовано для многих нероссийских целей.
Концепция «униженного» со всеми ее вариациями демонстрирует комплекс неполноценности и неспособности жить в более разнообразном, конкурентоспособном и свободном мире. В конце концов, мы имеем дело с опасностью и одиночеством жизни в системе, которая застряла во времени и пространстве, а также с элитой, которая отчаянно пытается использовать этот застой в свою пользу, утаскивая за собой Запад.
Что это говорит о Западе и о тех людях на Западе, которые верят в «Веймарский синдром» России, поддерживают его, и выстраивает свою политику в соответствии с ним?
По материалам: НВ
