Тот, кто приезжает в кубанские станицы из России, не может увидеть того, что видит каждый из нас: все эти люди - украинцы.
Только некоторые российские журналисты, которые рассказывают о похоронах первого погибшего на сирийской войне русского солдата Вадима Костенко, замечают эту особенность хутора Гречаная Балка Краснодарского края – язык пожилых людей. Об этом пишет Виталий Портников в блоге Эспрессо TV.
Корреспондент Радио Свобода заметил: “А это редко, – добавляет на местном певучем суржике другая старушка, родственница семьи Костенко. – А то ить врет, врет, а прийти не придет”.
Конечно, это просто неумелая передача русскоязычным человеком незнакомых ей слов чужого языка. И конечно, это никакой не местный певучий суржик. Это – украинский язык. Просто тот, кто приезжает в кубанские станицы из России, не может увидеть того, что видит каждый из нас: все эти люди – украинцы. Он – на украинских землях. Впрочем, кто из его собеседников помнит об этом?
Россия постаралась сделать все возможное, чтобы вытравить из потомков кубанского казачества дух свободы и память о смелых предках. То, что не удалось царям – удалось большевикам. Воспитывали кроваво-массовыми репрессиями, идеологической обработкой, Голодомором. На Кубани он был именно таким, как и на других украинских землях. Современники об этом знали.
Великий русский поэт Осип Мандельштам заметил “тени страшные Украины, Кубани” – именно так, через запятую. После Голодомора на Кубани было окончательно запрещено все украинское. Мандельштам погиб в ГУЛАГе в одни годы с последними носителями кубанского украинского духа. Все закончилось.
И вот сейчас мы видим, как занавес над сценой уничтожения на мгновение поднялся. Видим гроб с телом несчастного пацана, у которого в жизни не было никаких перспектив, кроме службы – и который вряд ли помнил о своем украинском происхождении. А, может, ему напомнили в последний час?
Ведь быть украинском в бандитской армии – именно такое преступление, как когда-то быть евреем после Шестидневной войны. Видим его напуганных родственников и односельчан, которые боятся сказать правду самим себе даже перед лицом ужасного. Видим уничтоженную и униженную Кубань – добычу жулья. И видим Россию, которая даже не понимает, что она сделала.
А потом занавес опустится, и мы снова забудем об этих несчастных землях и об этих запуганных, забитых людях. Нам бы спасти то, что осталось, то, что нам разрешили называть Украиной. Разве есть у нас возможность помнить о том, что у нас отобрали?
Разве сможем мы сказать самим себе, что несчастный Вадик Карпенко – такая же жертва российского империализма, как и наши ребята, которых этот кровожадный зверь убивает на Донбассе. Нет, нам легче жить и думать, что этот ежедневный многолетний этноцид – просто внутреннее дело России.
