Глава ВГО Союз Народная память рассказал о том, как волонтеры на свой страх и риск ведут в Донбассе поиски погибших украинских военнослужащих.
Более 160 неопознанных тел украинских военнослужащих, погибших в Донецкой области во время боевых действий, нашли поисковые группы Всеукраинской общественной организации Союз Народная память. Две трети страшных находок сделаны на территории Иловайского котла, в который силы АТО попали в конце августа после вторжения российских войск. Поисковики говорят: Донецкая область еще не отработана полностью, а поиски в Луганской даже не начались.
О том, как волонтеры договариваются о маршрутах поисковых групп с боевиками, что усложняет работы и почему большинство погибших невозможно идентифицировать в полевых условиях, в интервью рассказал глава ВГО Союз Народная память Ярослав Жилкин. Об этом сообщает ЛІГАБізнесІнформ.
– Задолго до войны на Донбассе вы оставили бизнес и занялись поисками тел советских воинов, пропавших без вести во время Второй мировой войны. Чем вызвано такое решение?
– Мы начинали бизнес еще в дикие 90-е годы. Сначала у нас был ларек, потом магазин, был ряд компаний. Но в 2008 году я отошел от дел и занялся общественной деятельностью. Повлияла на это поездка в США: я гулял по Нью-Йорку и с удивлением для себя понял, что богатые люди там еще и социально ответственны, это очень заметно и во многом проявляется. Узнал, что знаменитый каток в Нью-Йорке, который показывают во многих фильмах, бесплатный – его подарила горожанам семья Рокфеллеров. В центральном парке стояли скамейки с фамилиями людей, которые их поставили. И я немного пересмотрел свою жизнь.
Сейчас возглавляю ВГО Союз Народная память – это общественная некоммерческая организация, цель которой – поиски без вести пропавших в годы Второй мировой войны, жертв политических репрессий, и так далее. За счет моей семьи идет финансирование поисковых работ.
– Сколько останков воинов предыдущих войн нашли ваши поисковые группы?
– В прошлом году мы подводили статистику за 2011-2013 годы. Насчитали 3400 солдат, не считая немецких военнослужащих. Всего, думаю, порядка четырех тысяч.
– Почему решили начать поиски на востоке, где идут реальные боевые действия?
– Когда начались активные боевые действия в Донбассе, мы поняли, что, поскольку наши военнослужащие не снабжены индивидуальными жетонами, у нас будут без вести пропавшие. Может быть, еще даже командование и сами солдаты этого не понимали, а мы уже знали – у нас перед глазами уроки Второй мировой войны. Только каждого сотого советского бойца удается идентифицировать, поскольку у них не было жетонов. И мы пришли к выводу, что придется еще и современными реалиями заниматься. Прошло какое-то время, и к нам с такой инициативой обратились из Генштаба. Так мы попали в первую экспедицию. Она была сформирована из ребят-реконструкторов и из нас, поисковиков.
Первую экспедицию возглавил я, а сейчас они происходят практически каждый день, за исключением тех дней, когда или транспорт сломался, или погодные условия неподходящие, или нам категорически не советовали ехать. Думаю, экспедиций в зону АТО уже было больше пятидесяти.
– Как боевики пропускают вас на подконтрольные территории? Вы согласовываете маршруты?
– Конечно, идет предварительное согласование деталей. К сожалению, я не могу раскрыть детали переговоров. Но нас на той стороне ждут, мы работаем по заранее согласованному маршруту, отрабатываем, потом покидаем территорию и передаем тела представителям ВСУ.
– Почему боевики соглашаются вас пропускать?
– Они тоже люди. Мы же не ранеными занимаемся. А с мертвыми не воюют. Мы это неоднократно в беседах обсуждали. Они понимают прекрасно, что тела матерям надо вернуть.
– Какая география поисков? Вы охватываете и Донецкую, и Луганскую область?
– Донецкая область. Пока только так.
– С боевиками Луганской области не удается договориться?
– Я еще раз напомню, что мы находимся в тесном контакте с Вооруженными силами Украины. Знаю, что есть какие-то группы поисковиков, которые ездят на свой страх и риск. Но мы стараемся не импровизировать. Наша задача – чтобы все участники экспедиции выехали из зоны боевых действий. Безопасность превыше всего. Рисковать жизнями, попадать под грады пуль или снарядов, делать новых двухсотых нет никакого смысла. Но нам обещают вот-вот открыть коридор и туда, в Луганскую область.
– Боевики дают вам какие-то гарантии безопасности?
– Знаете, когда на территории сконцентрировано большое количество оружия, когда между территориями постоянно происходят артиллерийские дуэли, то стопроцентных гарантий никто дать не может. Но, слава богу, серьезных происшествий не было. Гарантии и определенные условия соблюдены. Плюс, когда мы работаем, рядом всегда присутствует представитель той стороны.
– У вас есть какие-то отличительные знаки на одежде?
– Мы их сами себе придумали. На ходу придумывали себе инвентарь, ведь опыта работы в таких условиях у нас не было. Придумали так: надо отличаться от военных, чтобы, не дай бог, не перепутали с какой-то из сторон. Поэтому закупили себе строительные комбинезоны, а потом добавили еще оранжевые жилеты, чтобы показать, что мы не прячемся, – оранжевый бросается в глаза, хороший целеуказатель для оптики. Демаскирующая одежда. Прижилось, и пока так ездим. Конечно, мечтаем, что получим статус у Международного Красного креста и будем в их униформе – может, будет немного спокойнее. Были даже курьезные случаи, нас путали с какими-то дорожными службами, обращались с нестандартными просьбами, когда видели на заправке.
– Как вы определяете место поисков? Это точки ожесточенных боев, бывшие блокпосты?
– Еще на старте нашего проекта у нас работала горячая линия по сбору информации. Тогда она, правда, была ориентирована на инциденты, связанные с памятниками – разрушение, вандализм. Эту линию мы перепрофилировали на звонки тех, кто нуждается в помощи и розыске без вести пропавших. То есть в основном она была предназначена для родственников и военнослужащих, которые видели, как погиб их товарищ, но не смогли эвакуировать тело. К нам начали поступать обращения, мы их систематизировали и выдавали технические задания нашим группам. Информация, поступившая по Донецкой области, уже почти отработана. Остались какие-то отдельные эпизоды, места, в которые мы не смогли добраться, потому что там или минные поля, или иные препятствия. Так и работаем. Периодически еще получаем информацию от местных жителей непосредственно на выездах.
– Сколько тел украинских военнослужащих нашли поисковики за время работы?
– Точную цифру не могу назвать. Например, на днях наши ребята нашли одного погибшего в сгоревшем танке и целых два пакета фрагментов тел. Сколько из этих фрагментов тел были людьми – не знаю. Мы не специалисты, да и время и оборудование не позволяют определить. Поэтому мы их нумеруем, описываем, что нашли множественные конечности, и отправляем на ВСУ, а они уже будут считать. На мой взгляд, мы нашли более 160 погибших. Были случаи, когда ты не знаешь, нашел три или семь человек.
Когда начались активные боевые действия в Донбассе, мы поняли, что, поскольку наши военнослужащие не снабжены индивидуальными жетонами, у нас будут без вести пропавшие. Может быть, еще даже командование и сами солдаты этого не понимали, а мы уже знали – у нас перед глазами уроки Второй мировой войны
– Их потом удается идентифицировать? С учетом того, что жетонов нет?
– Жетонов за все время мы нашли, если не ошибаюсь, два. Один самодельный, второй еще старого советского образца – у офицера. В остальных случаях пытаемся провести предварительную идентификацию, хотя в юридической плоскости такого понятия нет, как нам следователи сказали. Но мы все равно в жаргоне это выражение используем. Предварительно мы идентифицировали порядка 50-ти человек. В основном по наводкам. Например, нам говорят: возьмите из той ямы, там лежит такой-то, – мы забираем, и, хоть документов нет, но предварительная информация есть. И передаем эту информацию ВСУ. В других случаях документы находятся, в третьих боевая машина рядом была. Например, тело лежит на месте механика-водителя. У БМП есть номер. Номер списываем, прикладываем, – экипаж где-то ведь расписан. Это уже не наша зона ответственности. Наша задача – разыскать и передать тела представителям ВСУ. А они уже транспортируют их в морги.
Нам известны еще места, где лежат тела наших военнослужащих. По мере того, как нам сообщают об разминировании территории, мы тут же приезжаем и забираем. Это наша безопасность.
– Сколько таких мест еще?
– Много. Минировала и та сторона, и наша, есть боеприпасы неразорвавшиеся. Опасностей хватает.
– Вы отрабатывали территорию в районе Иловайского котла?
– Да. Оттуда мы основную массу тел вывезли. Порядка двух третей, наверное, если не больше. И еще остались. Иловайск нами полностью не отработан. Это очень трудно физически. Мы отработали только основную концентрацию, где были возможны массовые захоронения. Колонны были сожжены во время движения, и рядом с ними, на выходе, военнослужащие и понесли основные потери. Но часть людей пыталась скрыться в полях. Как нам рассказывали, по ним стреляли из крупнокалиберных пулеметов. Все засеяно подсолнухом, посадки с бесконечными растяжками… Еще много труднодоступных мест, где они могут лежать. Например, человек был ранен, смог вырваться, но где-то в глубине поля упал и умер. Таких мы еще будем находить и находить.
– На ваш взгляд, государство дает правдивую статистику по количеству погибших?
– Не думаю, что это правда. Но это мое личное мнение. Я не обладаю доступом к информации, и это не моя задача – считать общие потери. Мы ведем счет только тем потерям, которые считаются без вести пропавшими. Но, повторяю, я думаю, что это далеко от правды.
– Звонки на горячую линию позволяют сформировать хотя бы приблизительное представление, о каком количестве пропавших без вести можно говорить?
– Большой объем работы еще по Луганской области. Порядка двухсот останков, я думаю, там еще есть.
– Много в зоне АТО уничтоженной брошенной техники?
– Было много. Сейчас уже гораздо меньше. В основном на заминированных территориях. А так местные почти все на металлолом порезали. Мы смотрим – все меньше и меньше, потихоньку пилят.
– На начальных этапах АТО неоднократно сообщалось, что тела погибших тоже минируются…
– Ни разу мы не находили заминированных тел. Раза три находили боеприпасы в карманах, – гранаты, но не взведенные. Мы слышали об этой проблеме, и в первые экспедиции брали с собой кошку на веревке, чтобы переворачивать тела с безопасного расстояния на случай возможного взрыва. Потом у нас в группе появился сапер, который занимался предварительным осмотром. Таких случаев не было.
– Боевики обращались к вам с просьбой помочь в поисках тел их погибших?
– Были пару эпизодов. Мы помогли. Еще раз повторяю: погибший есть погибший.
– Российское телевидение периодически сообщает о массовых расстрелах и уничтожении украинской армией мирного населения. Вам встречались какие-то массовые захоронения?
– Массовые – нет. Хотя мы находили гражданских людей. Помню, под Новокатериновкой, там, где наш солдат висел на проводах, – спасибо местным властям, они нашли вышку, мы его сняли, оказался моим земляком криворожцем, – местные сказали о погибшей супружеской паре. Но мы на следующий день приехали, а тел в указанном месте уже не было. Один раз нашли тело в посадке: местные сказали, что там гражданский лежит. Приехали, посмотрели, – действительно, дедушка какой-то, мы его назвали пчеловодом, потому что у него сетка от пчел была.
– Какое количество людей участвуют в поисках?
– В проекте постоянных 36 человек, в одну группу пока комплектуем от семи до десяти.
– Что осложняет поиски? Кроме заминированнных полей?
– Самое тяжелое – денег маловато. Тянемся из последних сил, живем практически в долг. Это съедает очень много денег. Транспорт постоянно ломается, уже нервов не хватает. Сейчас вот договариваемся, если получится, один фонд обещал помочь купить рефрижератор. Одну машину нам банк дал в безоплатную аренду. Пока ездим, назад не требуют. Транспортный вопрос у нас, конечно, очень актуальный. А отечественный транспорт лучше не использовать, потому что на ремонт потратили уже столько, что новую можно было купить. Колоссальные деньги съедает. В неделю на наши экспедиции уходит порядка 30 тысяч гривень. И это при том, что все мы – волонтеры.
– Вы не обращались с просьбой о государственном финансировании?
– Общественным организациям запрещено финансирование из бюджета. Мы выступали с инициативой в рамках концепции государственной программы определить определенный орган центральной власти, который подал бы предложения в проект госбюджета и вообще предусмотрел выделение средств на финансирование таких видов работ. Но нам ответили: если есть предложения, то вы присылайте, а мы рассмотрим. Было от Кабмина поручение на Институт национальной памяти, но Институт прислал нам ответ: давайте предложения, а мы разберемся.
– А государство своими силами ищет погибших?
– Разве что в частном порядке.
– Куда обращаться родственникам пропавших без вести бойцов АТО?
– В первую очередь, конечно же, в ближайшее отделение МВД по месту жительства. Либо в СБУ. А дальше можно обратиться и к нам. Телефон нашей горячей линии – 0 800 210 135.
