В интересах Путина – сохранить относительно мирные, конструктивные отношения с Западом. А, следовательно, и с соседними странами.
Об этом заявила Лилия Шевцова – российский публицист и политолог, специалист по новейшей истории России, в прошлом сотрудник Брукингского института и Фонда Карнеги за международный мир – в интервью изданию “Апостроф”.
Возникла такая любопытная трагикомическая ситуация: российский околокремлевский истеблишмент ожидал “кремлевского доклада” в состоянии явного оцепенения и предвиденья шока; критики Кремля, как внутри России, так и за рубежом, в том числе в Вашингтоне, ожидали, что этот доклад принесет революционные изменения, и задачей этого доклада видели его превращение в deterrent, средство сдерживания и возмездия, которое должно было заставить российскую элиту дистанцироваться от Путина. И вот, как всегда, ожидания и надежды обеих сторон оказались разрушенными. Причем возникла весьма смешная ситуация, когда люди, которые были вовлечены по крайней мере в процесс подготовки, может быть, одной из версий этого доклада в Вашингтоне – в том числе, например, известный бывший сотрудник Госдепа, который при Обаме отвечал за санкции в отношении России, Дэн Фрид – выступая в Atlantic Council, откровенно называли этот доклад joke report – то есть это не доклад, а шутка.
И высказываются уже различные версии того, почему этот доклад превратился в шутку, либо “ксерокопию телефонного справочника”, либо, так сказать, “ксерокопию российской версии Forbes”. Давайте не будем уходить в процесс расследования этих версий, потому что мы не знаем, что конкретно произошло. Произошло ли то, о чем говорит один из инсайдеров в Вашингтоне, известный экономист, сотрудник Atlantic Council Андерс Ослунд: в последний момент, практически ночью, какой-то сотрудник Госдепа (а возможно, администрации) подменил доклад своей ксерокопией? Мы не знаем. Можно сделать вывод, что до последнего момента, то есть до полуночи, шла борьба между президентской администрацией и сторонниками более жесткого подхода к санкционному списку, которые, очевидно, концентрировались в Министерстве финансов и Конгрессе. Было ясно, что президентская администрация не хочет обострять отношения с Россией, а Конгресс желал пойти гораздо дальше. И выиграла администрация.
Но зададим несколько вопросов. Если бы победила более жесткая версия “кремлевского доклада”, в которой более детально и с большей аналитичностью был бы воспроизведен список ближайшего окружения Путина, которое, во-первых, помогает ему удерживать власть, во-вторых, обогащается за счет Путина, помогла ли бы такая публикация решить задачу раскола российского правящего класса, дистанцирования российской политической элиты от Кремля? У меня есть серьезные сомнения в этом. И потому, что благосостояние российского политического класса зиждется на слиянии власти и собственности. Все олигархи, вся российская клептократия зависит от степени лояльности к Путину. И неужели она бы решила разорвать эту связь? Во-вторых, основные активы российского бизнеса и политического класса все же находятся в основном в России. Российская элита их только монетизирует на Западе. Кроме того, произошедшее с Ходорковским до сих пор продолжает довлеть над психологией российского политического класса, это страх.
Поэтому цель расколоть российскую элиту “кремлевским докладом” вряд ли могла быть осуществлена в ближайшей перспективе. Доклад, возможно, вызвал некоторую эйфорию в кремлевских коридорах. Но нельзя отрицать два последствия даже этой, импотентной, версии доклада. Первое – это то, что, публикуя практически весь список членов российского правительства и президентской администрации, Белый дом таким образом отошел от традиционного для западного подхода расчленения российской политической элиты на прозападную и антизападную, на либералов и не либералов. Этот список фактически показывает, что Белый дом всех ее представителей считает нерукопожатными. А это, в общем, очень серьезный удар по всему российскому политическому классу. В этот список ведь включены даже российский омбудсмен и люди, которые вряд ли имеют какое-либо отношение к процессу вынесения решений.
Второе: сейчас Белый дом и Вашингтон оказались неготовыми к новому санкционному списку, потому что этот список – вовсе не санкционный. Но, как говорит практика введения санкционных режимов, угроза санкций бывает гораздо опаснее, чем сами санкции. Угроза санкций может оказаться гораздо более действенной с точки зрения влияния на ментальность и психологию российского политического класса.
Сами выборы Путина являются символическим шагом, ибо это даже не выборы, а переутверждение нынешнего лидера в должности. Но здесь остается неясным целый ряд вопросов. Прежде всего, какова будет идея Путина по легитимации своего президентства на новом этапе. Явно он не готов возвращаться к модели военного патриотизма, которую использовал в период аннексии Крыма. И потому, что население не хочет новой конфронтации с окружающим миром. Путин, очевидно, понимает, что народ, поддерживая присвоение Крыма, в то же время из своего кошелька не хочет платить на крымские нужды. То есть в Кремле, несомненно, есть понимание определенной исчерпанности легитимации через военный патриотизм. Другая идея легитимации, которую сейчас тестируют, использует идеи “президент-отец нации” и “президент-миротворец”. Но в какой степени они смогут успокоить население, консолидировать элиту и удержать статус-кво, непонятно.
Если исходить из логики выживания лидерства и самой системы российского самодержавия, то Путину придется идти по очень тонкому лезвию. С одной стороны, он вынужден будет сохранить механизм выживания системы за счет использования ресурсов Запада, без которых не может работать российский ВПК, нет оборудования для бурения новых скважин в Арктике и Восточной Сибири, а это, следовательно, удар по газонефтяной отрасли… В интересах Путина – сохранить относительно мирные, конструктивные отношения с Западом. А, следовательно, и с соседними странами.
Но, с другой стороны, Путин развернул страну в прошлое, вернул Россию к традиции, архаике, что означает поиск врага, подозрительность по отношению к окружающему миру, воспроизводство образа России как окруженной крепости, постоянное стремление найти доказательства для российской державной роли, в том числе со стороны соседей. Как Путин сможет пройти по этому лезвию бритвы? В любой момент он может соскочить с этого лезвия в ту или другую сторону, но прежде всего в сторону традиционализма.