Пытаться их прочесть было и остается небезопасным , пишет Ярослав Бутаков, кандидат исторических наук.
В истории России немало страниц, которые российская историография всегда старалась скрыть. Риск для историка, в зависимости от характера политического режима, варьировался от профессиональной обструкции до расстрела. На умалчивании этих страниц строится вся мифология о «духовных скрепах» или (как, ввиду полной дискредитации этого термина, стали теперь чаще выражаться) «исторических устоях государства Российскаго».
Начнём с истоков. Не будем, правда, затрагивать специальные вопросы до-государственной, до-письменной истории славян и Руси. Ситуация здесь любопытная. С одной стороны, некоторые «патриотические» круги (как церковные, так и чисто академические) являются ярыми противниками раскапывания большей древности русской истории, чем это принято традиционно – от конца IX века.
С другой стороны, нередко именно по этой теме развёртываются спекуляции о тождестве «руссов» чуть ли не с древними кроманьонцами (почему уж тогда сразу – не с австралопитеками?), которые вовсю поддерживаются, опять же, некоторыми «патриотическими» кругами. На самом деле, здесь имеется ряд вполне серьёзных научных проблем, излагать которые пришлось бы слишком долго и специализированно. Поэтому перейдём лучше к временам, не столь отдалённым.
В последние десятилетия вновь, как незыблемый канон, утвердилась версия о «крещении» Руси только из Византии. На полном серьёзе, как подлинную историю этого события, школьникам и студентам преподают хрестоматийную легенду о «выборе вер» князем Владимиром I (придуманную, на самом деле, в XVII веке, как давно доказано историками). Вообще, в этой области только в 1970-1980-е гг. наметился подлинный научный прорыв.
Раньше коммунистов вполне удовлетворяла та же «византийская» легенда. Она позволяла, сильно не мудрствуя, связывать «отсталость» России с принятием «реакционного варианта» христианства. И только благодаря, в первую очередь, работам историков А.Г. Кузьмина и О.М. Рапова, стала проясняться подлинно историческая картина проникновения христианства на Киевскую Русь и постепенного его утверждения там.
Выяснилось, что христианство проникало на Русь по меньшей мере пятью различными путями: из Византии на юг Руси, из Болгарии туда же, с Северного Кавказа (от алан и абхазов) тоже на юг Руси, из Германии на север и на юг Руси и из Ирландии на север Руси. Памятью о множественности истоков русского христианства служат как различия в устройстве церкви и церковной терминологии в различных частях древней Руси, так и сохранившиеся до сих пор невизантийские, западные термины «поп» (от латинского «папа») и «церковь» (от латинского «циркус» – круг; ср. немецкая Kirche, английская Church и т.д.; по-гречески же церковь – «экклезиа», откуда её названия в романских странах: итал. Chiesa, франц. Eglise и т.д.).
Первая церковь, выстроенная в Киеве Владимиром I после «крещения», была названа Десятинной, так как на её содержание шла десятая часть княжеских доходов. Но обычай церковной десятины был свойствен как раз западной, католической церкви, и никогда – византийской. Ещё любопытно, что в Риме долгое время прославляли русского князя Ярополка – предшественника Владимира «святого» – как «крестителя» Руси…
Но докапываться до исторической истины в этой области – значит, подрывать авторитет РПЦ МП, её претензии на идеологическую монополию и, прежде всего, на её привилегию изображать собой всё «историческое русское христианство».
Первыми «святыми» русскими правителями стали Борис и Глеб, убитые, по позднейшему русскому преданию, их братом Святополком (прозванным за это Окаянным). Но согласно скандинавской «Саге об Эймунде», где описываются княжеские усобицы на Руси после смерти Владимира, убийцы к Борису и Глебу были подосланы Ярославом. Ярослав же позднее убил подобным образом и Святополка. Кроме скандинавского источника, есть и другие аргументы в пользу версии о невиновности Святополка в убийстве братьев (подробнее см. статью о Святополке в «Википедии»).
Так что, возможно, именно князя Ярослава, известного как «Мудрый» (несколько лет назад даже канонизированного РПЦ), следовало бы назвать Окаянным. Впрочем, эти страницы принадлежат не столько истории России, сколько истории Украины.
Перейдём к непосредственным истокам того, что позднее стало называться Россией. Здесь мощным монументом стоит фигура князя Александра по прозвищу Невский. Святого, разумеется. Победитель недавнего конкурса «имя Россия». В общем, такой оплот национального самосознания. И поэтому любая попытка рационально осмыслить его политику и его значение для истории страны наталкивается на обычное: «На святое покусились!».
Конечно, сейчас невозможно обосновать, могло ли быть успешным в то время сопротивление Руси Орде, если бы Александр решился поддержать тех князей, кто стал сопротивляться, а не опёрся на Орду, чтобы устранить их как препятствие своей личной власти. Невозможно также точно доказать, что тогдашние походы шведских и ливонских войск на север Руси были, по сути, мелкими феодальными пограничными столкновениями. Все суждения такого рода всегда останутся субъективными.
И всё же имеют полное право на своё законное место в историографии оценки специалистов, вроде той, что дал академик В.Л. Янин, великий знаток истории Новгорода: «Александр Невский, заключив союз с Ордой, подчинил Новгород ордынскому влиянию. Он распространил татарскую власть на Новгород, который никогда не был завоёван татарами. Причём выкалывал глаза несогласным новгородцам, и много за ним грехов всяких».
Точно таким же душителем русского сопротивления иноземным поработителям, ордынским холопом, наводившим ордынцев разорять русские земли, предстаёт первый великий князь московский Иван I по прозвищу Калита, как ни пытайся его оправдать и идеализировать. И вообще вся история «возвышения Москвы» предстаёт как история сплошного вероломства и насилия московских князей по отношению к другим русским князьям и их лизоблюдства по отношению к Золотой Орде.
Можно, разумеется, возразить, что в те времена почти все вели себя так, стараясь извлечь выгоду, и доля истины в этом, конечно, будет. Но всё-таки вещи нужно называть своими именами, а не возводить порок и преступление в нравственную добродетель. Да, любое европейское государство в Средние века (да и позднее) утверждалось железом и кровью, и Россия здесь не исключение. Но именно – не исключение. Следовательно, нет никаких оснований считать процесс возникновения России с её деспотической властью чем-то более возвышенным и «духовным», чем процесс возникновения централизованных монархий Франции, Испании, Англии примерно в то же самое время.
Ну, по поводу «духовности» в Московской Руси многое могут рассказать постановления Стоглавого собора 1551 года, посвящённые искоренению «разврата» и «содомии» в великорусских православных монастырях. Под «развратом» подразумевалось существование смешанных – женско-мужских – монастырей, очень распространённых в то время. Однополые же связи, в том числе с несовершеннолетними, встречали довольно терпимое отношение (и, безусловно, широкое подражание) в различных кругах православного русского общества. Один из русских церковных трактатов XVI века на эту тему назывался весьма политкорректно: «О мальчиколюблении». Успех царской власти и официальной церкви в борьбе с этими явлениями выразился лишь в том, что их с течением времени просто стали тщательнее скрывать, только и всего.
Очень не любят наши историки говорить о сожжениях «еретиков» в России. Но в этом отношении наша страна ничем принципиально не отличалась от остальной Европы. Жгли ещё остававшихся языческих (наверное, из финской Чуди) волхвов в Новгороде в XIII веке, жгли гуманистов («жидовствующих») в Москве на рубеже XV-XVI веков, тысячами жгли старообрядцев в XVII веке. Так называемые «самосожжения» старообрядцев с жёнами и детьми в скитах были актами отчаяния. Ведь, если бы они сдавались властям, их, по Соборному уложению 1649 года, тоже ждал костёр. А сколько в России было сожжено одиночек, в разное время обвинённых в хуле на государственную церковь или в колдовстве (как тогда обычно расценивали лечение от болезней) – вряд ли можно будет когда-нибудь подсчитать даже приблизительно.
Вот такая «Русь православная». Опять же, где-то около трети русских не приняли реформы Никона, не подчинились, в той или иной степени, официальной церкви. Когда же, при Петре «Великом», их всех попытались переписать, чтобы они платили двойную подушную подать, они подались в бега ещё более массово, чем прежде. Цифры уменьшения податного населения России между ревизиями 1708 и 1724 гг. – как раз на одну треть – демонстрируют нам примерную долю «внутренних эмигрантов» в населении того времени.
Конечно, налицо было и физическое уменьшение численности населения страны из-за петровских «реформ». Ещё В.О. Ключевский рассказал нам про то, что петровские карательные экспедиции по взысканию недоимок разорили страну почище Батыевых орд. Но это наблюдение великого историка осталось намеренно незамеченным его позднейшими коллегами, которые до сих пор прославляют «державную мудрость» царя-сыноубийцы.
Цареубийство, однако, давняя русская традиция. Оставив в стороне княжеские усобицы удельных времён, перейдём к временам Российской империи. Про Петра I как убийцу собственного наследника уже сказано. Екатерина II, взойдя на престол, тут же расправилась со своим свергнутым мужем – Петром III. Спустя два года по её приказу был убит содержавшийся с младенчества в тюрьме свергнутый в 1741 году царь Иван VI.
Сама Екатерина узурпировала престол, который, после гибели Петра III, должен был по праву перейти к его (и её) сыну – Павлу. Мало этого. Царствование Екатерины – эпоха жесточайшего усиления крепостного права, превратившегося по сути в рабовладение, и его распространения на области, прежде его не знавшие (прежде всего – на Украину). Казнокрадство и фаворитизм в её царствование достигли запредельных вершин. И эту императрицу мы до сих пор, вслед за её придворными льстецами, именуем «Великой»? Народ ярко выразил своё отношение к её правлению в восстании Пугачёва, свирепо подавленном, кстати, при решающем участии Суворова. Расправа с восставшим русским народом стала первым шагом к возвышению этого полководца, неоднократно, кстати (о чём умалчивает историографическая легенда), терпевшего поражения и от турок, и от поляков, и от французов, да и от самих пугачёвцев.
Вернёмся к российской традиции цареубийства. Сын Екатерины, когда всё-таки занял, после её смерти, престол, был зверски убит вельможами в собственной спальне с ведома и одобрения собственного сына. Революционеры, убившие Александра II, а потом всю семью последнего императора, только подхватили от самой династии эстафету её истребления.
Кстати, почему эту последнюю династию российских монархов называют «династией Романовых»? Последним мужским представителем Романовых на российском престоле был внук Петра I и сын убитого Алексея – Пётр II. Со смертью Елизаветы Петровны в 1761 году династия угасает. Мужская линия последующих российских самодержцев, начиная с Петра III, это младшая ветвь Ольденбургов – Гольштейн-Готторпы. Из уважения к их национальной легенде, правящую российскую династию в начале ХХ века во всём мире величали «Гольштейн-Готторп-Романовы». Первые два имени очень не нравились Алисе Гессенской, последней российской императрице, при которой только, собственно, и сложилась легенда о непрерывной «династии Романовых». В 1813 году про «200-летие дома Романовых» никто и не вспоминал – не было такой династии.
Возвращаясь к началу её воцарения, отметим, что неправомерно связывать с этим событием окончание Смутного времени. Смута длилась ещё шесть лет – до начала 1619 года. И войска первого Романова разоряли при этом Россию не меньше, чем «шайки» (а почему не войска тоже?) Заруцкого или других «полевых командиров» различных самозванцев. В ходе этого разорения разные претенденты на трон были ликвидированы. В их числе – первая венчанная патриархом московским на царство русская царица Марина Мнишек (была заморена голодом в тюрьме) и её трёхлетний сын. Младенец был, невзирая на возраст, повешен, после чего толпа романовских верноподданных надругалась над его трупиком. Но Москву, после похода князя Пожарского, больше не удалось взять никому. Поэтому удержавшаяся в ней партия спустя десятилетия смогла создать легенду о якобы всенародной поддержке, ей оказанной, и о «всенародном» её «призвании» на царство.
Не знаю, стоит ли лишний раз говорить про такой фетиш как «добровольное вхождение» народов в состав России. Достаточно почитать того же Н.М. Карамзина, чтобы понять, какими методами такое вхождение осуществлялось в отношении народов Севера и Поволжья. Впрочем, В.Н. Татищев в своей «Истории российской», опираясь на недошедшие до нас летописи, достаточно ярко повествует и о покорении славянского племени вятичей под власть великих князей (в ту пору – XI век – ещё киевских). Это ничем не отличалось от покорения и христианизации саксов при Карле Великом, от такого же покорения и христианизации балтийских славян и пруссов германскими королями.
Вообще, могла ли Россия распространиться на столь огромное пространство, если бы её правящий класс и «государствообразующий» народ не были достаточно агрессивными? Миролюбием такие империи не создаются. Это ничуть не порицание, а просто призыв быть объективнее и не лицемерить.
Правда, значительная роль в экспансии русского языка по имперским просторам принадлежит ассимиляции. В этом наглядно убеждает сравнение численности русского народа с другими славянскими народами. Исходные условия у всех были равны, а русских (великорусов) в итоге оказалось больше, чем всех остальных славян, вместе взятых. Различия в антропологических типах паспортных русских из разных регионов России тоже достаточно наглядно указывают на шедшую веками ассимиляцию. Это ещё одна тема, которую у нас не любят затрагивать.
Носители русского языка на большей части России в настоящее время примерно также соотносятся с русскими времён Ивана III (не говоря уж о Киевской Руси), как современные испаноязычные латиноамериканцы – с испанцами эпохи Колумба, Фердинанда и Изабеллы.
За последние 30 лет мы узнали немало о преступлениях большевиков – настолько, что для многих это совершенно заслонило какой-никакой общественный прогресс, который худо-бедно всё-таки имел место быть за десятилетия коммунистического режима. Однако в последнее время наблюдается сильная тенденция оправдывать их преступления этим прогрессом, как будто бы только диктатура, террор и репрессии позволили индустриализировать страну. Фактически дан обратный ход расследованию таких кровавых деяний, как подавление сопротивления крестьян сталинской коллективизации или расстрел рабочих Новочеркасска по приказу Хрущёва. И главное – по-прежнему лежит табу на многих страницах истории Великой Отечественной войны. Опять: «Не трогать святое!».
Мифы об СССР в период Второй мировой войны – обширная тема, и я надеюсь, что у меня ещё будет возможность её затронуть. Здесь же приведу только один эпизод, ярко характеризующий правящие круги СССР, их отношение к своему народу в тот период.
Известно, что военное и партийное руководство оборонявшегося Севастополя бежало из осаждённого города 1 июля 1942 года на подводной лодке. Любой западноевропейский командующий в этих условиях либо отдал бы приказ войскам капитулировать во избежание дальнейших бессмысленных жертв либо (что вероятнее) капитулировал бы вместе с ними, чтобы разделить их участь. Но советское командование в Севастополе, с ведома Сталина, просто бросило свои войска на произвол судьбы, точнее – на истребление. Не было принято никаких мер ни к эвакуации войск, ни к спасению хотя бы госпиталей с ранеными и персоналом. Бегство совершилось в тайне от войск и населения Севастополя, которым ничего не сообщили. И ещё шесть дней в городе продолжала литься кровь, гибли люди (в их числе – тысячи мирных жителей), пока, наконец, немцы не овладели последним оплотом нашей обороны. Это шестидневное истребление, после того, как наше командование смирилось с тем, что город обречён, никак не затормозило немецкое наступление на юге.
Хорошо известно также, что как директива Сталина от 29 июня 1941 года, так и последующие его распоряжения о развёртывании партизанской борьбы в тылу врага, намеренно ставили цель спровоцировать жесточайший террор немцев на оккупированных ими территориях. В этом, однако, вряд ли можно упрекнуть руководство СССР. Весьма вероятно, что государству, не пошедшему в данной ситуации на такие меры, пришлось бы капитулировать, как Франции в 1940 году. Весьма вероятно, что только жесточайшая война на истребление давала Советскому Союзу шанс победить. Поэтому здесь я акцентирую внимание лишь на одном: сознательно обрекая свой народ на дополнительные многомиллионные жертвы среди мирного населения, многие партийные руководители даже среднего звена (яркий пример – Севастополь), находя в этом понимание и одобрение Сталина, не считали себя обязанными жертвовать собственными жизнями вместе с народом.
До сих пор многим неудобно признавать тот факт, что без помощи американских «империалистов» Советский Союз не сумел бы провести индустриализацию (точнее – проводил бы её гораздо медленнее, менее эффективно). Не сумел бы он и выиграть войну с Гитлером (возможно также, что не был бы завоёван, но и в Берлин советские войска бы не вошли). Без американских поставок у нас просто не было бы военной авиации, так как легированная сталь и авиационный бензин поставлялись к нам из США по ленд-лизу. Подавляющая часть автомобильного парка, медикаментов и перевязочных материалов, огромная доля продовольствия – всё это тоже была помощь по ленд-лизу.
Надо заметить, что американская помощь СССР – как во время индустриализации, так и во время войны – была сродни позднейшей помощи СССР развивающимся странам Африки. В том плане, что СССР практически ничего не дал США взамен. Правда, доллары «расчётливых» американских капиталистов, в отличие от «деревянных рублей», не просто ушли в песок – они пошли на взращивание враждебной Штатам супердержавы!
Конечно, это может служить подтверждением «государственной мудрости» Сталина – мол, он надул «пиндосов», и сталинисты вправе гордиться этим фактом. Только не надо тогда говорить, что «мы сами», с опорой лишь на собственные силы и средства, «провели индустриализацию, вооружили страну и выиграли войну».
Но ведь последующая зависимость СССР от импорта зерна из США и «подсадка на иглу» газово-нефтяного экспорта явились во многом закономерным следствием однобокой сталинской индустриализации. Модернизировав несколько отраслей, важных для позиционирования как милитаристской супердержавы, наша страна по множеству отраслей народного хозяйства весь ХХ век оставалась на том уровне, с каким она в тот век вступила.
