Про появление, причины употребления и разновидности нецензурной лексики размышляет социальный психолог Олег Покальчук.
Писать о мате так же сложно, как и о сексе. Представление передать можно попытаться. А вот ощущение — это уже только при наличии воображения. Признать очевидное — и просто, и сложно одновременно. Это нынче основной государственный язык Украины, более чем деловой. Язык политики, бизнеса. Ну и культуры, куда ж без этого?! Не в смысле сценического прямого выражения. Загляните в гримерки, а то и в кабинеты министерств: чрезвычайно активно кипит работа и ее звуковое сопровождение.
Есть, конечно, каноническая точка зрения, что безгрешных украинцев, живших по “Велесовой книге”, насильно научили ругаться татаро-монгольские баскаки и большевистские комиссары. Чушь, но не полная. Впервые в прямом эфире Центрального телевидения министр угольной промышленности СССР Щадов “послал” на все три буквы бастовавших шахтеров. Для сквернословий и молитв славянские языки великолепно приспособлены.
Всякий народ осваивает для себя новый слой команд — матерных терминов — благодаря очередной интервенции. Не важно, военной ли, культурной или экономической. Запад наш успешно доучивался у поляков, румын и венгров, Восток, соответственно, перенимал самые забористые русские образцы. Те зачастую были кальками морской английской и немецкой лексики, освежавшей “великий и могучий” еще с петровских времен.
Морское происхождение такого мата важно (я имею в виду не содержательную часть, а многоэтажность и экспрессию), потому что море — источник неожиданностей. В нем нет эха, крик на повышенных — единственный способ объясниться друг с другом.
Наша матерщина чрезвычайно различается по экспрессии в зависимости от того, где звучит.
Сельский мат (как и последующий рабоче-крестьянский) — это одновременно и мольба ко всем лешим, домовым, русалкам и прочей живности и нежити о снисхождении, и обида на разрушение естественного хода вещей. В общем, жалоба на разрыв жизненного шаблона.
Горный мат краток и резок, как удар топора или вскрик трембиты, потому что естественное эхо замечательно усилит и разнесет окрест пулеметным стрекотанием всю ярость выражения хозяина этих гор.
Вот, собственно, такая украинская картина маслом с поправкой на местный колорит. Не скажу разве что насчет шахтерского, но думаю, это некий гибрид звуков угольного комбайна с бесконечным бормотанием троллей.
И когда депутаты, стыдливо прикрываясь ладошкой, что-то шепчут друг другу в Верховной Раде аки воркующие голубки, будьте уверены, факты и цифры скрепляются в их речи именно этим самым. Ибо нефиг.
Киев, конечно, как всегда, занимает особое почетное место в колоритных примерах. Вот я спешу в резиденцию посла Франции, на ходу вспоминая их культурные слова. На встрече будет профессор Рено, приехавший в Киев с лекцией “Мораль и политика: совместимо ли это?”. Михайловская площадь, благость, разлитая в воздухе, св. княгиня Ольга, колокола и прочая духовность. Навстречу — девушка милой и современной наружности, мобилка, хороший украинский. И, не снижая громкости, не меняя тембра и жестикуляции, загибает примерно этажа в три, объясняя свое отношение к жизни.
О мужском, с его уголовно-педерастической антиэстетикой, уже написано предостаточно, и корни понятны — имитация ритуального сексуального насилия с целью доминирования. Как в любой стае человекообразных приматов. В широком смысле слова славянский мат достаточно “обезьяний”, остановившийся в развитии лет сто назад. В языках тех цивилизованных стран, где мне приходилось выяснять отношения и таким способом, в мате больше ценится остроумие и современность терминов. Собственно, рэп из этого постмодернизма и появился.
В целом чем южнее, тем пышнее богохульства, восточнее поминается всуе зоологическая родословная оппонента. Севернее — живы алгоритмы физической расправы и личный бестиарий. Астральное размахивание пенисом, как у нас, воспринимается, скорее, как заигрывание, а не угроза.
Площадная, уличная речь простолюдинов всегда и везде была такой. Чтобы не быть похожими на чернь с ее вечным нытьем и представить себя успешными, богатые представители разных сословий вырабатывали профессиональные жаргоны, лишенные выражений, на самом деле символизирующих бессилие и страх.
Женская ругань — это традиционно причитание над нарушением норм, олицетворением которых и является сама женщина. Поэтому женский мат — это важный маркер социальной и культурной жизни современной Украины. Самым ярким моментом здесь является то, как молодые и нехило прикинутые мамочки матерят своих непослушных детей в публичных местах. Возможность сорваться на беззащитном, том, кто заведомо слабее тебя, раскрывает очень яркую картину “материнского инстинкта”. Потом мы читаем в уголовных хрониках, с каким садизмом дети убивают своих матерей и наоборот.
Начнем с девочек-подростков. Или переростков, это как посмотреть. Основная задача такой обезьянки — быть как все, разговаривать и быть понятой в тусовке, извергая из себя смесь сленга и мата. Высокий уровень агрессивности, высокий уровень страха выпасть из стаи, все попробовать, на всем повисеть, от всего полечиться.
Деловые тетки с темным прошлым, словно деловое прошлое может быть другим. Это язык хабалок, мужской по сути, бабский по форме. Они матерятся, защищая статус торговки, обозначая, что не остановятся в этой защите ни перед чем. Хотя вообще командный мат — проявление гомосексуальности.
Гламурные дамы полусвета, начинающие кокаинистки, видят в мате некий элемент шика и риска. Их смешливый и задорный мат призван подчеркнуть снисходительное отношение здоровых и успешных к больным и убогим. Но если это требуется подчеркивать, то на самом деле все наоборот.
Интеллигентные дамы “очень средних лет”, прекрасно знающие цену себе и своему окружению, могут перейти на такой мат, от которого даже мужчины немеют. Тут классический пример из нашего общего прошлого — Фаина Раневская, женщина сколь остроумная и язвительная, столь и несчастная. Здесь мат скорее вопль отчаяния от того, что интеллект и интеллигентность вовсе не ведут к счастью и процветанию, как обещали папа с мамой. Здесь мат также констатирует сексуальные проблемы.
При подготовке длительных космических полетов проводились многонедельные эксперименты (Л.Китаев-Смык) в наземном динамическом имитаторе межпланетного корабля. Подопытные оказывались в состоянии тяжелейшего непрерывного стресса-кинетоза (“болезни укачивания-укручивания”). У них были тошнота, рвота, головные боли, общая слабость, ощущение ломоты в теле, ухудшение настроения и взаимоотношений.
Там возник своеобразный “матерный феномен” — склонность к матерщине, совершенно не свойственной участникам эксперимента в нормальной, обыденной жизни. В связи с обнаружением “матерного феномена” исследователи провоцировали у некоторых “экипажей” вращающегося имитатора межпланетного корабля создание “матерной атмосферы” (лихого использования нецензурных скабрезностей), т.е. юморной “матерной речи”, а не агрессивной “матерной ругани”.
И была отмечена тенденция снижения многих негативных симптомов стресса-кинетоза у “матерных экипажей” по сравнению с “благопристойными”.
Сотрудниками Киевского института проблем управления им. Горшенина еще весной был проведен опрос, в результате которого выяснилось, в общем-то, очевидное. Менее 2% юношей и девушек считают недопустимым употребление матерных слов в повседневной лексике.
В исторические переходные периоды в любом обществе возникает массовая дебилизация. Спонтанное повторение услышанного мата — симптом дебилизма. Наименее защищенные социальные слои (молодежь и люди невежественные) вынуждены использовать эротизацию своей словесной активности как защиту. Они не умеют разговаривать, а потому используют словесные протезы мата.
То есть в нашем случае Украину просто сильно укачивает. И она использует средство адаптации — матерится, чтобы не тошнило. А женщины конформистски подстраиваются под новую реальность, чтобы не ударить в грязь лицом. И, отсылая нас и друг друга, желают нам всем обрести внутренний стержень.
