Если Россия при режиме Владимира Путина действительно пойдет евразийским путем, традиция прозападной русской культуры может в собственной стране остаться неприкаянной.
Повернувшийся в сторону Европы двуязычный Киев предлагает свою кандидатуру на роль новой колыбели русского просвещения.
Вероятно, придется прожить в Москве почти всю жизнь, чтобы, вернувшись после долгого перерыва в этот город, открыть Киев заново. Или, наоборот, нужно оставить Москву за спиной. Метрополия бесконечных спальных районов и перегруженных магистралей, пропитанных запахом пота вагонов метро, скверного жаргона, повсеместных таджиков на задворках и дерзких девушек на высоченных каблуках. Но для этого нужно одно из тех потрясений, которые одно за другим провоцирует сейчас Путин.
Киев — русский город. Украинские националисты обвиняют в этом российскую колониальную и ассимиляционную политику. Освобожденные от зависимости крестьяне направлялись в украинские города. Сразу после Польского восстания 1863 года украинский язык был вычеркнут из системы образования и общественной жизни, поскольку правительство опасалось растущего влияния становящегося все более сильным движения независимости. Большевики после получения власти в 1917 году инспирировали «борьбу между двумя культурами». Украинская культура считалась «мелкобуржуазной», место «прогрессивной пролетарской» культуры должна была занять русская культура.
Многонациональность вместо монокультуры
Русификация распространилась на различные национальные регионы царской России, при этом сами русские больше всего подвергались давлению. В регионах с преимущественно сельским населением в городах зачастую доминировали этнические и религиозные меньшинства, население занималось торговлей и ремесленным делом. Киев не был исключением. Здесь стоит вспомнить хотя бы о Риге с ее русско-немецко-еврейским населением, где латвийцы стали представлять большинство только с принятием независимости.
Титульные нации стали вытеснять чуждых правителей и религиозные меньшинства в тот момент, когда империи падали и к власти приходили национальные элиты.
Национальное самоопределение нередко сопровождалось этническими чистками и геноцидом. В цивилизованных вариантах достаточно было изменения государственного языка, как произошло в прибалтийских странах после 1989 года, чтобы привести к смене рабочего персонала и дискриминации находящихся до этого в привилегированном положении группы «оккупантов».
На Украине развитие капитализма в 19 веке, не говоря уже о советской модернизации, привело к не меньшей ассимиляции в стране, чем целенаправленная политика по русификации. В 1917 году в Киеве с населением в полмиллиона проживали 55 процентов русских, 19 процентов евреев и 12 процентов украинцев.
Доля евреев была выше, чем представителей титульных наций. В 1989 году в выросшем до почти трех миллионов жителей городе доля украинцев составляла 72%, а доля русских — 20%, а к 2001 году количество украинцев выросло до 80%, а русских — снизилось до 13%.
Если абстрагироваться от трагических исторических событий на Украине, в этнической динамике столицы наблюдается общая демографическая тенденция — стремительная модернизация, распространение образования и консолидация национальной элиты. Все вместе привело к замене городской многонациональности монокультурой титульной нации.
Ранее подобного в Киеве не было. Характерная особенность украинской столицы состоит в том, что этническая и политическая идентичность украинцев не соотносится с языковой идентичностью. 70% киевлян, отмечает киевский писатель Андрей Курков, являются носителями русского языка. Это означает, что можно чувствовать себя украинцем, но предпочитать коммуникацию на русском языке. Миллионы украинцев являются русскоязычными или двуязычными. На улицах Киева русская речь слышна даже чаще, чем украинская. Удивительны при этом переходы с одного языка на другой. Они происходят при смене собеседника или темы практически автоматически.
На украинском телевидении царит языковая анархия. Журналисты или телеведущие задают свои вопросы на украинском или русском языке. Используется язык, на котором собеседник сможет точнее выразиться, будь то политики, предприниматель или человек с улицы. Футбольные игры комментируются по телевидению на двух языках, это не мешает ни комментаторам, ни зрителям. Молодежь вращается в этом хаосе, как рыба в воде. На Украине русский язык меняется. Андрей Курков полагает даже, что в процессе становления находится украинский русский язык. Он впитывает в себя польские и украинские слова, и значение многих слов уже не вписывается в канонические рамки.
В книжных магазинах в Киеве предложение книг на русском языке зачастую богаче, чем на украинском. Большинство украинцев предпочитают русские переводы иностранной литературы, потому что они, вероятно, более высокого качества. Издания, в основном, ориентируются на более обширный российский рынок. Тот, кто полагается, прежде всего, на зрение и слух, приходит к выводу, что украинский является все еще языком меньшинства. Для истинных украинских патриотов это может быть проблемой. Но если мыслить глобально, это историческое наследие может оказаться преимуществом.
Революция «Евромайдана» укрепила Украину как политическую нацию. Кремль любой ценой стремится не допустить ее новой европейской независимости. Но русские все еще не рассматриваются на Украине как враги, они скорее считаются одурманенными кремлевской пропагандой зомби. Озлобленность из-за оккупации Крыма и маленькой войны в Донбассе еще не отразилась на их языке. Это может скоро измениться, если на Восточной Украине продолжится террор против мирного населения и дестабилизация украинской государственности. В этом контексте украинское общество может отказаться от русского языка и сделать украинский язык языком национальной солидарности и сопротивления.
Опора на русское наследие
Если бы дошло до примирения с Россией, была бы возможна абсолютно другая форма культурного отделения от братского народа. В отличие от Украины, которая стремится в Европу, путинская Россия выбрала другой, евразийский путь. Евразийцы были группой интеллигенции, эмигрировавшей после Октябрьской революции, которые полагали, что Московский царь был преемником монгольского хана, а российская государственность берет свое начало из господства Золотой Орды. Русский народ, писал выдающийся представитель этой школы мысли, Николай Трубецкой, вышел из смешения угро-финских и среднеазиатских племен. Корни России идут не из Киевской Руси, а из степи — от Волги и Средней Азии. С этой точки зрения не Киев, а Казань и Астрахань следует считать матерью российских городов.
То, что Кремль стремится к возвращению русского народа обратно в степь, означает и отказ от наследия постпетровской культуры, возникшей под влиянием европейского образования и идей просвещения. Будет ли замуровано спустя 300 лет окно, которое прорубил Петр I, еще не решено. Но если Москва действительно повернется спиной к Европе, ее место не останется пустовать.
«Кажется странным говорить в наше время о Киеве, — писал в 1926 году русский историк и иммигрант Георгий Федотов в своем эссе “Три города”. — В недавнем прошлом мы бездумно отказывались от славы и стыда Киева. Находился ли Киев когда-нибудь в центре наших мыслей, нашей любви?». Сегодня трехмиллионная метрополия на Днепре является не только красивым (оглядываясь на Гражданскую войну после 1918 года, сталинские разрушения и Вторую мировую войну) европейским городом с тысячелетней историей. Не покидая своего географического положения, Киев, благодаря чуду Майдана, стал внезапно к Европе ближе, чем это могло еще недавно казаться.
Чем более европейским становится Киев, тем больше он отдаляется от России. Это означает, что и русская культура может вновь оказаться в Киеве и через Киев вернуться в Европу. Пришло время поговорить о Киеве. Если украинская метрополия не отречется от русскоязычных традиций, он может стать центром другой — неимперской, европейской, просвещенной — русской культуры. Для этого Киеву нужно рассматривать свое русскоязычное наследие не как колониальное наследие, а как силу культурного многообразия. Может прийти время, когда все дороги будут вести в Киев.
Соня Марголина
