Именно поэтому украинцы – что в парламенте, что на улице – действительно могут сказать о себе "мы здесь власть". А россияне о себе этого сказать не могут – даже когда их много, очень много на любом из митингов.
Когда я наталкиваюсь на сообщения о том, как организаторы оппозиционных митингов в День России ведут переговоры о месте и времени их проведения, я невольно вспоминаю юмореску израильского писателя Эфраима Кишона, красочно описывавшего, как местный бюрократ проводит бесконечные консультации с захватившими заложников террористами – разумеется, с соблюдением всех необходимых формальностей – и доводит своих конфидентов до белого каления, так что им уже не нужны ни заложники, ни деньги, ни выполнение политических требований. Российская власть тоже относится к своим гражданам как к террористам, когда они хотят куда-то там выйти и пошуметь, и в результате даже самая маленькая уступка начинает казаться самой большой победой.
Мне непонятен этот страх власти перед гражданами. И не потому, что мне вообще непонятен страх перед демократией, а потому, что я отчетливо осознаю, что российскому руководству в любом случае нечего бояться. По крайней мере в этот День России.
Российское руководство отравлено страхом перед Майданом. Но таким же страхом перед Майданом отправлено и российское общество. Майдан в российском понимании – хаос и деконструкция. Хорошо помню, как после победы украинского Майдана 2013–2014 годов один из российских “либеральных” публицистов, долгие годы зарабатывавший деньги в Киеве, а затем переметнувшийся на западные хлеба, самодовольно писал: россияне выиграли, а украинцы проиграли. Потому что россияне не пролили кровь и остаются в рамках “легитимности”. А украинцы пролили и легитимность поставили под сомнение.
В этом тезисе, который могут разделять многие искренние сторонники демократического выбора и друзья Украины, нет понимания самого главного. Майдан – он как раз не про кровь, он про легитимность. Оба украинских Майдана смогли состояться и победить именно потому, что у протестующих была база представительства в украинском парламенте. Партия Виктора Ющенко “Наша Украина” вообще выиграла парламентские выборы накануне Майдана 2004 года. Украинская оппозиция в 2013 году – это не несколько депутатов, а почти половина Верховной Рады. Граждане знают, что их есть кому представлять во время переговоров с властью, и это не какие-то проходимцы и самозваные митинговые ораторы, а те, за кого они голосовали совсем недавно или относительно недавно. Именно поэтому сразу же после начала обоих Майданов запускался механизм консультаций и круглых столов. Леонид Кучма готов был играть по этим правилам – и остался в политике. Виктор Янукович хотел эти правила имитировать – и оказался в Ростове. Но суть происходящего в Украине от этого не меняется. Майдан – это народное продолжение украинского парламентаризма даже тогда, когда самим гражданам хочется восстания, а не выборов. И коллизия, в конце концов, развязывается именно в парламенте.
Ничего подобного в России нет и не может быть, потому что в этой стране почти с самого ее появления на политической карте мира взят курс на имитацию парламентаризма. Большевики разогнали избранную народом “Учредилку” и заменили ее картонными съездами Советов, а потом псевдопарламентом с ударниками производства и “всесоюзным старостой” Михал Иванычем. Демократ Борис Ельцин разогнал избранный народом съезд депутатов и заменил его Думой, после Крыма окончательно выродившейся в какую-нибудь Народную палату ГДР, – имитационная партия власти, несуществующая оппозиция, обученные депутаты, послушно выполняющие директивы кураторов из президентской администрации. Такой парламент никого не представляет. Люди, которые выходят на улицы в Москве и других городах России, не могут рассчитывать на переговорный процесс с властью. Этот процесс должны возглавить те, за кого они не голосовали, – но у каждого протестующего свои представления о легитимности тех, кто оказывается во главе митинга. Польский путь – когда во главе протеста оказывается организация “Солидарность” – россиянам тоже заказан. “Солидарность” могла возникнуть только в монопольной государственной экономике. Эпоха стачек давно прошла.
Украинцы нередко удивляются тому, что россияне просто выходят на митинги и расходятся – такой инструментарий давления на власть имеет смысл только в классической демократии, когда настоящие партии боятся поражения на настоящих выборах. Но ответить себе на вопрос – а зачем, собственно, россиянам оставаться? – тоже непросто. Я хорошо помню дни Майдана, когда не было никакого политического процесса и протестующие в буквальном смысле слова не знали, что им делать на площади. Власть, собственно, на это и рассчитывала – что она не будет разговаривать с Майданом и “пересидит” протестующих. Но у парламентской оппозиции в такой ситуации нет никакого другого выхода, кроме как подталкивать власть к переговорам, потому что от этого зависит ее собственное политическое выживание, от этого зависит, будут ли за нее голосовать на следующих выборах.
Именно поэтому украинцы – что в парламенте, что на улице – действительно могут сказать о себе “мы здесь власть”. А россияне о себе этого сказать не могут – даже когда их много, очень много на любом из митингов.
