Владимир Путин спросил у девятилетнего мальчика, где заканчивается Россия. Тот сказал, что на Беринговом проливе. А Путин сказал, что нигде, пишет Павел Казарин специально для "Крым.Реалии".
И это не то, чтобы шутка. Это бессознательное. Та формула, которая живет в сознании человека, мечтающего об империи. Потому что она – империя – всегда готова расширяться до тех пор, пока не доберется до границ другой империи.
В этом и состоит особенность российского мировосприятия. С точки зрения большинства ее граждан, в 2014 году Москва в Украине не забирала “чужое”, а всего лишь возвращала “свое”. Наподобие того, как делят имущество во время развода. И в рамках подобного подхода вся Украина воспринимается не как отдельное суверенное государство, а как список имущества. В котором есть “наше”, а есть “ваше”. И, мол, до тех пор, пока в общем чемодане есть “наше”, то на чемодан мы имеем кое-какие права.
Проблема в том, что границы “нашего” у имперца всегда размыты. И сложно понять, в какой именно момент он перестает пренебрежительно посматривать на пограничные столбы.
Даже если пофантазировать, что Москве удалось вернуть Украину в буферный формат существования – то значит ли это, что сразу за границами Львова и Ужгорода для россиян будет простираться пространство “чужого”? Которое имеет право жить так, как оно хочет, не оглядываясь на Москву? Сколько территорий нужно отдать Кремлю, чтобы ментальные весы обиженного имперского самолюбия вышли в ноль?
Кто-то считает, что категория “своего” для имперца закончится там, где против него будут сражаться. Что именно готовность территории к обороне переводит ее в формат “чужой”. Но, вполне возможно, что украинские солдаты, защищающие свою страну, для адепта империи означают лишь физическую преграду на пути возвращения “своего”, но никак не ментальную.
Польша – она “чужая”? А Румыния? Или страны Балтии? Финляндия – это “чухонцы” или все-таки жители суверенного государства, которые имеют право жить так, как им заблагорассудится?
“Не наше” – это там, где не понимают русского языка? Или там, где не исповедуют православие? Или там, где не ступала нога солдата империи? Границы СССР? Варшавского блока? Российской империи? Быть может, это там, где не живут православные? Или христиане? Или европеоиды? А может монотеисты? Или прямоходящие?
Возможно, проблема России в том, что в ней так и не утвердился диктат категории “мое”. Потому что “мое” всегда предельно конкретно, оно дано в ощущениях и праве собственности. В юридических категориях и приоритете закона. А “наше” всегда безличностно, безответственно и безпринципно. Любое коллективное – оно размыто, неконкретно, его можно надуть любым содержанием и некому будет его верифицировать. Апеллируя к общему, ты прячешься в нем, размываешь себя, сливаешься с ним. Перестаешь быть конкретным, становясь толпой.
Нынешняя Россия закончится тогда, когда к ее гражданам придет понимание того, что “мое” лучше “нашего”. И тогда она вспомнит, что ее границы заканчиваются на контурных картах образца 2013 года.
А до тех пор в их сознании будет властвовать “русский мир”. У которого, как известно границ нет. У которого, как известно, есть только горизонты.
