Русская служба Би-би-си обратилась к западным и российским экспертам и попросила их прокомментировать это решение российского руководства.
В понедельник вечером президент России Владимир Путин неожиданно объявил о том, что приказывает начать с 15 марта вывод основных российских сил из Сирии.
По его словам, задачи, поставленные перед российским министерством обороны, в целом выполнены.
При этом пункты базирования российских военных в Сирии – морской в Тартусе и авиационный на аэродроме Хмеймим – будут, по словам Путина, “функционировать в прежнем режиме”.
Русская служба Би-би-си обратилась к западным и российским экспертам и попросила их прокомментировать это решение российского руководства. Какие задачи ставил перед собой Путин, начиная российскую кампанию в Сирии, и можно ли говорить о выполнении этих задач?
Джонатан Маркус, дипломатический обозреватель Би-би-си:
По сути, Владимир Путин говорит: теперь можно уходить. Российские военные выполнили основную часть поставленных перед ними задач, и, как сказал Путин, теперь можно начать вывод “основной части” российского контингента.
При этом он подчеркнул, что в Сирии остаются российская военно-морская база в Тартусе и авиабаза на аэродроме Хмеймим, так что о полном выводе российских войск из Сирии речь не идет.
Неожиданное объявление Владимира Путина совпало с началом нового раунда мирных переговоров по Сирии в Женеве, что в очередной раз демонстрирует, насколько российский президент преуспел в искусстве эффектного дипломатического жеста.
У России в Сирии – около 30 боевых самолетов и небольшой наземный контингент, осуществляющий их защиту, а также некоторое количество военных советников и коммандос, работающих с сирийскими военными.
Российское вмешательство в сирийский конфликт достигло основных целей: Москва укрепила позиции Башара Асада, помогла его войскам взять под свой контроль несколько стратегически важных территорий и добилась того, что Асад остается фактором в любых переговорах по разрешению конфликта в Сирии.
Игорь Сутягин, старший научный сотрудник Королевского объединенного института оборонных исследований RUSI:
Первая моя реакция – это то, что, возможно, кончились деньги. Вторая, а она связана с первой, – это может быть попыткой шантажа.
Изначальный план, как вы помните, состоял в том, что Россия будет совершенно незаменимым игроком, абсолютно нужным партнером, и все грехи России будут прощены.
Этого не произошло. А добиваться этого надо, потому что денег действительно нет, ситуация ухудшается. Поэтому надо увеличить давление.
И я так полагаю, что один из элементов нынешнего плана “Б” мог состоять в том, что мы сейчас уйдем, все осознают, как было хорошо с нами, как плохо без нас, приползут к нам, будут упрашивать, но мы потребуем уже высокую цену.
Но это не самое удобное время для вывода войск. Вспомните: месяц назад, может быть, даже меньше, в последний раз говорили, что наши войска там будут находиться до полной победы над терроризмом в Сирии. Теперь это вспомнят и спросят: а как там “Исламское государство”, уже кончилось разве? Что же вы ушли-то?
Так что я думаю, что уходят не потому, что это такой уж хороший момент, а потому, что вынуждены это делать.
Самолеты, которые находятся в Сирии, практически уже подлежат списанию. Но где брать новые? Летчиков поучили, денег потратили много…
Но база там остается на вечные времена, поэтому они могут вернуться в любой момент. Вот когда чуть побольше кораблей будет в Средиземном море, этим кораблям – новой реинкарнации Пятой оперативной эскадры – желательно иметь авиационное прикрытие, вот они тогда и вернутся.
База-то на вечные времена, соглашение подписано в августе, обнародовано две недели назад.
Глеб Павловский, политолог:
Я думаю, этому предшествовали согласования по нескольким линиям – и прежде всего с Соединенными Штатами и с Дамаском.
В целом речь идет, как осторожно сказано, о начале вывода. Пока неясно его содержание – что одновременно будет происходить. Маловероятно, чтобы речь шла просто об отступлении. Речь идет о попытке вернуться к кооперативному поведению в Сирии. Видимо, именно это должно было обсуждаться, насколько я понимаю, в первую очередь с Соединенными Штатами.
Потому что, действительно, в прежнем варианте Россия была ни с кем не связанным игроком и платила тем, что никто с ней не мог и не хотел договариваться. Это неприятная ситуация, и она затягивает [Россию] все дальше в сирийские дела, дальше, чем Путин собирался, безусловно.
Теперь возникает возможность участия действительно в составе оркестра, который, конечно, будет очень трудно создать, очень трудно поддерживать, но теперь возникает принципиальная возможность этого, которой не было прежде.
При том что некоторые цели действительно были достигнуты, в том числе и военные. Сирийская армия частично укреплена, хотя не только усилиями России, но и усилиями Ирана. Теперь Путин посылает позитивный сигнал внутрь страны. Это то, что должно было произойти, и желательно, если бы это произошло еще в прошлом году, то есть достаточно быстрый выход.
Но на выходе Россию всегда караулит очень трудно нам дающееся искусство деэскалации. Мы хорошо умеем наращивать эскалацию, но с трудом отступаем. Если на этот раз мы увидим что-то другое, то это будет хорошим сигналом, потому что тогда может зайти речь и об Украине, где, чтобы выйти из вязкого тупика, необходимо сделать первый шаг. Киев его явно сделать не может.
Я не думаю, что будет снята идея укрепления российской базы и, может быть, ее расширения в Сирии. Я думаю, Путина устраивает ситуация, где он сможет более спокойно заниматься обслуживанием внутренних проблем. Потому что внутри России ситуация тяжелая. Как всегда в таких случаях бывает, слова из международной политики превращаются в символ внутренних неудач и раздражения населения.
Мы идем навстречу выборам, и слово Сирия начинает звучать даже для сторонников Путина почти так же раздражительно, как когда-то звучал Афганистан. Он хочет этого избежать. Я хотел бы думать, что это правильный расчет политической ситуации. У меня нет достаточных аргументов, чтобы утверждать, что это действительно так, а не какой-то зигзаг в игре, которая может вести к какой-то новой эскалации.
Сейчас очень важно, чтобы Москва действовала – во всяком случае в Сирии – вместе с другими участниками западной коалиции. Потому что спектакль более-менее поставлен, закончен и дальше он будет слишком дорог.
Сейчас Путин имеет возможность выйти сравнительно с какой-то прибылью, сравнительно красиво, в частности потому, как ни парадоксально, что ждали худшего. Если он сейчас выйдет, то это будет такой жест сдержанности. Поэтому мне кажется, что он выходит с прибылью, потому что, нравится это или нет, но мы превратились в страну, присутствующую на Ближнем Востоке, и главное не с точки зрения мировой прессы, а с точки зрения тех, кто там живет – местных государств. Потому что вернуться тоже можно. Поэтому, мне кажется, какой-то результат достигнут. Можно говорить о стратегическом результате.
Больше всего я боялся, что стратегический результат будет размениваться на пиар-постановки, которые могут быть бесконечными на Ближнем Востоке и заканчиваться всегда очень плохо для всех. Но если Путин смог остановиться, это хорошо говорит и о его состоянии, и о его способности оценивать ситуацию.
