Каждое слово, произнесенное несломленной Савченко, и каждый цветок, оставленный на мосту, где погиб Немцов, откалывают по кусочку от монолитного полицейского государства Путина, пишет политолог, профессор Института исследований мира (Осло) Павел Баев.
Рейтинг Владимира Путина регулярно принимается в качестве мерила внутренней сплоченности России. Его поддержка остается крайне высокой с момента аннексии Крыма и последовавшего за ней всплеска ура-патриотизма. Тем не менее эту сплоченность разъедают могущественные и разрушительные силы, превращая российское общество в апатичную и лишенную иллюзий толпу, напоминая народ, который 99 лет назад не сумел превратить отречение царя Николая Второго в настоящее, долгосрочное освобождение.
То, как 60 лет назад на ХХ съезде КПСС Никита Хрущев раскритиковал культ личности Сталина, – еще один пример неудавшейся попытки освободить страну от диктатуры. Ответственность за преступления тоталитаризма оказалась слишком тяжела. В прошлую субботу, в годовщину смерти Сталина, его могила была засыпана цветами, и многие россияне до сих пор тоскуют по «твердой руке», несмотря на миллионы жизней, уничтоженных диктатором.
Это стремление сбежать от очевидного тупика в настоящем за счет попыток заново пережить «славное» прошлое превращается в желание игнорировать катастрофы, знаменующие нынешний кризис в России. 25 февраля из-за взрыва на шахте Северная в Воркуте погибли четыре человека, а еще 26 оказались замурованы на глубине 800 метров под землей; второй взрыв, три дня спустя, убил шестерых спасателей и обрек на гибель шахтеров в заблокированной штольне. Путин провел деловую встречу с главой Службы промышленного надзора и направил вице-премьера Аркадия Дворковича, чтобы тот поговорил с разгневанными родственниками, знавшими, что шахтерам приказали продолжать работу, несмотря на опасно высокую концентрацию метана в шахте. Путин не выразил публичных соболезнований, и официальные медиа почти не упоминали о трагедии, вместо этого сосредоточившись на теме прекращения огня в Сирии и бунтах мигрантов на границе между Грецией и Македонией.
Этот пропагандистский метод – не упоминать о плохих внутренних новостях – отвечает на желание многих россиян об этих плохих новостях не слышать. Падение бомбардировщика Су-25 на прошлой неделе было едва упомянуто в медиа и не вызвало вопросов об огромном количестве фатальных инцидентов в авиации. Взрывы на нефтебуровых установках замалчиваются регулярно, как и пожары в городах. Показательно, что взрыв, уничтоживший в середине февраля дом в Ярославле, попал в новости лишь потому, что поставщик потребовал от пострадавших жителей полной оплаты за газ (за весь месяц).
Недавно москвичей шокировало кошмарное преступление, совершенное 38-летней няней, гражданкой Узбекистана, убившей и обезглавившей четырехлетнюю девочку, а затем отправившейся к станции метро с отрезанной головой в руках, чтобы выразить протест против вторжения в Сирию, но о случившемся не сообщил ни один из центральных телеканалов. Государственные медиа смутила не шокирующая природа убийства – в конце концов, они неделями распространяли выдуманную историю о похищении и изнасиловании русской девочки в Берлине, требуя от немецких властей заняться расследованием, хотя на деле это был срежиссированный в Москве черный пиар.
Такие российские манипуляции общественным мнением могут быть более или менее успешными, но они подчеркивают общий тренд уменьшения внутренней уверенности в себе и роста пессимизма. Россиянам не нужны сигналы от агентства Moody’s о понижении кредитного рейтинга России, чтобы заметить разворачивающийся экономический кризис. Большинству семей пришлось сократить расходы и тратить запасы на черный день, и даже это не помогло сбалансировать их бюджет. Каждый визит в супермаркет вызывает раздражение: качество еды падает из-за сокращения импорта более чем на треть, а цены продолжают расти, так как внутреннее сельскохозяйственное производство стагнирует. Индивидуальные стратегии выживания теперь просчитываются не дольше чем на год. Но даже среди большинства тех, кто недавно «выпал» из среднего класса, протесты считаются не только бесполезным, но и слишком рискованным занятием.
Надежда на то, что государство разработает действенный антикризисный план, крайне малы. В то же время растет раздражение бюрократическим хищничеством и коррупцией, что сводит на нет все усилия по «патриотической мобилизации» внутри общества, направленной против «внешних врагов» России. Либеральная оппозиция пыталась подогреть этот гнев. Антирежимное движение получило новый заряд энергии благодаря маршу в Москве в память Бориса Немцова, убитого год назад. Теперь внимание оппозиционно настроенных россиян приковано к постановочному суду над украинским солдатом и политиком Надеждой Савченко, которую обвиняют в военных преступлениях на основе в открытую сфабрикованных доказательств. Ей не позволили выступить с заключительным словом, поэтому она опубликовала его онлайн, не признав за российским тоталитарным режимом права судить ее борьбу за независимость Украины и выразив поддержку всем «честным, добрым и достойным людям» в России.
Каждое слово, произнесенное несломленной Савченко, каждый цветок, оставленный на мосту, где погиб Немцов, откалывают по кусочку от монолитного полицейского государства Путина и его поддержки. Российский президент не может знать, когда эти трещины сойдутся и приведут к обрушению его системы. Но его царедворцы видят растущее разочарование среди тех, кто с тоской вспоминает «строгость» советских времен, как и утрату иллюзий теми, кто добился успеха в постсоветские годы благополучия.
Поддержка режима основана на опасениях, что альтернатива может быть еще хуже. Этот страх перемен означает отказ от попыток вытащить Россию из болота, в которое она погружается. Лидерам оппозиции, в частности, Алексею Навальному и Михаилу Касьянову, которые пытаются убедить россиян разделить ответственность за свою страну, приходится сталкиваться не только с давлением, но также бороться с апатией и отторжением. Путин поощряет эти чувства, но таким образом он закладывает фундамент грядущей катастрофы.
