Почему россияне до сих пор считают, что весь мир должен говорить на их языке.
Об этом пишет Олег Панфилов, профессор Государственного университета Илии, Грузия.
Недавно в Facebook попался на глаза снимок объявления: “Ремонт квартир, обделька, даделька”. Тысячи россиян оставили под ним такие издевательские комментарии, что, если бы соцсеть была звуковой, ехидный хохот услышали бы даже в штаб-квартире Facebook в Калифорнии.
Вот еще одна история. В самолете Мадрид—Москва летела сборная России по художественной гимнастике: спортсменки сразу заснули, а тренерский состав с массажистами и врачами решили “отдохнуть”. Они и в самолет вошли уже порядком “отдохнувшие”, а как только взлетели, то стали “отдыхать” по полной программе. Самолет был испанский, стюардессы не понимали по‑русски ни слова, тренеры же в порыве “отдыха” требовали продолжения банкета. Через какое‑то время стюардесса по‑английски взмолилась: “Водка закончилась”. Вот тогда она и почувствовала на себе весь патриотический гнев россиян: “Ты почему по‑русски не говоришь, мымра? Обнаглели, раз летят русские, значит, нас должны понимать”.
Тот, кто когда‑либо выезжал за границу, наверняка не раз встречался с такими в магазинах, транспорте, на улице, в кафе и ресторанах. Россиян и многих жителей постсоветских стран отличает редкая способность не учить языки или хотя бы интересоваться ими. Они считают, что все им обязаны и французы с немцами просто не имеют права не знать русский, чтобы, например, турист из Нижнего Тагила приобрел спортивный костюм Adidas или выпил от души баварского пива. Кроме нескольких выражений, выученных еще со времен советского кинематографа: немцы уже не удивляются, когда русские туристы после пива кричат «Гитлер капут», но могут дать в морду после «Зиг хайль».
Языковая несовместимость россиян с чужими языками имеет давние традиции, продолженные большевиками, опустившими над страной “железный занавес”. До большевиков популярный французский был языком аристократии, дворянства и образованных людей. Лев Толстой особенно не беспокоился количеством читателей, поэтому в «Войне и мир» многие герои говорят по-французски, а его коллеги вдоволь тогда поиздевались над корявым произношением иностранных слов в провинциальных салонах. Как герои фильма «Бег»: – Антуан, скажи «жё». – Жо, – испуганно отвечал Антон.
С большевиками отношение к иностранным языкам было более практическое – кому надо, те знали или учили, огромная часть населения Советской России, а потом и СССР учили иностранный языки формально, непонятно зачем. Только спустя десять лет после образования Советского Союза было принято постановление ЦК ВКП (б) об обязательном обеспечении знания одного иностранного языка каждым оканчивающим среднюю школу. Позднее, 27 мая 1961‑го, появилось постановление Совета министров СССР Об улучшении изучения иностранных языков, согласно которому планировалось создание 700 спецшкол и написание новых учебников.
Я знаком с несколькими выпускниками советских английских школ. Они, конечно, работают не переводчиками, но в той или иной степени язык пригодился. Правда, как только приходится заполнять какую‑либо анкету, пишут, что “иностранными языками не владеют”. В СССР одно только изучение иностранного было идеологическим мероприятием. Если бы выпускник советской школы попал в Англию, то его познания выглядели бы так: “We are Soviet children. We live in the Soviet Union. We love our Great Leader Comrade Stalin”.
«Изучение» иностранных языков в Советском Союзе было традиционно нелепым занятием – учили те, кто мечтал поступить в МГИМО, если были родители из номенклатуры. Некоторые учили по текстам «Beatles», непонятно как доставаемым. Один мой приятель знал наизусть почти все песни «LedZeppelin» или «Scorpions», не зная английского совсем – заучивал на слух.
Советской власти не нужны были знатоки иностранных языков, иначе приходилось бы глушить не только русские службы Радио Свобода или ВВС. Как когда‑то в царские времена проводилась жесткая политика русификации. Попечитель Виленского учебного округа, член совета министерства народного просвещения Иван Петрович Корнилов относительно национального самосознания оккупированных народов говорил: “Что не доделал русский штык, доделает русский чиновник, русская школа и русский поп”.
Это лишь один маленький факт процесса русификации, которая мечом и огнем проходила по всем оккупированным вначале Российской империей, а потом и большевиками территориям. Русскому языку придавалось вселенское значение, отрицалось право на существование других. В детстве услышал вопрос мальчика к отцу: «Папа, а когда к нам прилетят инопланетяне, они же по-русски будут разговаривать?» Насильственная русификация привела к тому, что многие из народов сохранили бытовой язык, совершенно не имея возможности использовать родной.
Старую традицию продолжают новые чиновники империи им. Путина — и в Крыму, и на оккупированной территории Восточной Украины крымские татары и украинцы ограничены в использовании своих языков. Украинцам запрещали пользоваться своим языком последние почти 400 лет, чтобы сейчас необразованные депутаты Госдумы нагло говорили, что «такого языка не существует».
Зимой 93‑го я так скучал по родине, Таджикистану, что каждое воскресенье бегал на московские рынки пообщаться с земляками. Однажды у Киевского вокзала разговаривал с известным таджикским журналистом, который привез виноград и продавал москвичам, чтобы элементарно выжить. Вижу, как по рядам ходит толстый московский мент и говорит: “Кому ду сад, кому — се сад (двести, триста)”. Я обалдел, а друг лишь рассмеялся: “Для этого они быстро учат чужой язык”. Наверное, единственный случай, когда россиянин выучил хотя бы пару слов, но опять только для того, чтобы унизить другого человека.
Недавно газета Московский комсомолец опубликовала статью о таджикском таксисте, который прислал потерявшей кошелек пассажирке sms: “Я нашол ваши кошелки. Званите”. Вернул кошелек и отказался от вознаграждения. Лишь небольшая часть комментариев выражала благодарность таджику, остальные писали про “этническую преступность” и “мы их воспитали”.
Язык для россиянина, как окраска у животных — белый хвост, значит свой, рыжий — чужой. Но проблема еще долго будет не внутри России, а за ее пределами: россияне почему‑то до сих пор считают, что весь мир должен говорить только на их языке.
