Осенние теракты 1999 года сплотили страну и доказали, что мы имеем дело с невидимым, но страшным врагом. Я не верил тогда и не верю сейчас в то, что Россию взрывала ФСБ.
Не верил именно потому, что, если бы у пропагандистов «Отечества» нашлось достаточно отваги, можно было бы обвинить во всем именно Путина. «Видите, к чему привела вторая чеченская? Это нам мстят за него, за необходимость устроить войну и благодаря этой войне легитимизировать преемника». Но эту тему тогда побоялись раскручивать, и теракты расценивались большинством как вызов. Отступать нельзя, надо воевать, мочить в сортире и т.д. Тогда теракты были решающим аргументом в пользу власти: надо сплотиться вокруг нее, потому что враги пошли ва-банк.
Сегодня ситуация поменялась радикально, и это, безусловно, перемена к худшему. Сегодня версия о взрыве на борту лайнера А321, к которой склоняются и западные спецслужбы, и многие отечественные эксперты, категорически отвергается наверху. То есть пока окончательной ясности нет, но ее ведь и в сентябре 1999 года не было, особенно после истории с рязанским гексогеном. Однако тогда у большинства была уверенность, что страна ответит на буйнакские и московские взрывы сплочением. А сегодня есть подозрение, что большинство испугается и спросит: с чего это мы полезли в Сирию, что мы там забыли?
Тогдашнее население было воспитано в духе девяностых – а в девяностых был культ активных действий, выживания, независимости: понятно было, что никто не придет и не спасет, все надо самим. И объединение было возможно – поскольку его еще не скомпрометировали бесконечным поиском врага. А сегодня объединить Россию, как объединилась она в 1999 году, не может никто. Путин тоже.
Возможно, перелом случился в Беслане, когда власть действовала из рук вон плохо и использовала трагедию для укрепления так называемой вертикали. А может быть, потом, когда из населения всеми доступными способами выбивали гражданские чувства. Ведь последний всплеск этих самых чувств – протесты 2011–2012 годов, и, чтобы их скомпрометировать, эти протесты объявляли прихотью прозападной элиты, которая с жиру бесится. А она не была прозападной – да и элитой, по совести, никакой не была: просто людям не хотелось, чтобы им вовсе уж безнаказанно плевали в лицо.
Патриотизм сегодня – это не желание защищать Родину, а стремление получить 300 рублей и стопку коньяку за участие в митинге; это готовность поорать в адрес «пятой колонны», не приближаясь к ней, однако, на расстоянии вытянутой руки; сегодня это не отвага, а трусость, не сопротивление, а крайняя степень лизательства и конформизма. Россия образца 1999 года, которая досталась Владимиру Путину, могла воевать и победить. Что смогла Россия сделать из Новороссии, видят уже, кажется, все. Если это победа, значит, сегодня мы не можем договориться даже в рамках толкового словаря.
