Образа будущего у российской власти нет. Будущее России — это российское прошлое, причем, «правильное».
Сообщает Андрей Окара, российский политолог.
Существует устойчивый стереотип, в том числе и на Западе, что Россия, страна Толстого, Достоевского и Чехова, может удивить мир открытием неких новых путей развития человечества, новыми принципами справедливости, новыми горизонтами, Благой Вестью. Теперь это называется новым «миростроительным проектом», который пришел бы на смену обветшавшему модерну.
Об этом была вся философия «русского религиозного ренессанса» начала XX века, на этом же базировалась идеология российского коммунизма, желание сформулировать нечто принципиально «новое» активно присутствует и в кругу нынешних российских философов-политологов-политтехнологов. Правда, родили пока только «суверенную демократию», «русский мир» и кучу консервативно-охранительной макулатуры.
Поэтому выступление Путина, которого ждали с волнением, напряжением, трепетом, страхом, ужасом, вдохновением, угодливостью, интересом, тревогой (нужное — подчеркнуть), откровенно удручило.
Во-первых, ожидали какого-то очень изощренного и хитрого плана по Сирии и Ближнему Востоку.
Во-вторых, ожидали претензий на то, что Россия предложит некий новый взгляд на общемировое будущее.
В-третьих, ждали, скажет Путин что-нибудь об Украине или промолчит? Мол, какая такая Украина, когда тут Сирия жить не дает? Конечно, то, что с повестки Генассамблеи ООН вообще исчезла тема Крыма, — показатель уровня профессионализма украинской дипломатии.
Но получилось всё наоборот.
Во-первых, антигитлеровская коалиция против ИГ — это ожидаемо, оригинально только двусмысленное упоминание о Гитлере. Вряд ли Запад согласится вместе с Россией воевать против ИГ, соответственно, похоже, будет две коалиции. Вот временно согласиться с существованием Асада, видимо, придется, что может считаться тактической победой Путина. Но «махнуть» Новороссию на Новосирию, точнее, «забыть» тему Крыма-Донбасса в обмен на компромиссное решение на Ближнем Востоке, похоже, не удалось. Да, Путин частично прорвал свою собственную блокаду в кругу западных лидеров, но это, похоже, ненадолго.
Во-вторых, Путин воспроизвел самые тривиальные консервативно-охранительные тренды. Кургинян назвал это апологетикой модерна — против архаизации, демодернизации, хаоса и постмодернистского Нового Средневековья. Но слова Путина заставляют думать, скорее, об отказе от модерна, поскольку он предполагает не консервацию, а постоянное обновление. Видение будущего — это не излишество интеллектуалов, не баловство политтехнологов, а крайне необходимая для развития страны вещь.
Именно этот, смысловой, аспект речи, а не политический, произвел самое тяжкое впечатление. Резюме таково: России нечего сказать миру. Образа будущего у российской власти нет. Будущее России — это российское прошлое, причем, «правильное». Российская власть боится будущего. Недаром нынешняя «царица наук» — история, причем, «правильная история». Поэтому Россию могут ожидать в ближайшем будущем очень серьезные испытания и потрясения.
Видимо, Путин считал новым словом заявленную в речи экологическую тему — парниковые газы, отказ от углеводородов (в стране, которую недоброжелатели называют «бензоколонкой»), переход к гармонизированным с природой технологиям.
В-третьих, всё то, что было сказано по поводу Украины («гражданская война», «америкосы сделали Майдан», «не потерпим революций в зоне своих интересов» и проч.), заставляет думать, что Кремль — такая же жертва пропаганды, как и 85% российских телезрителей. Такой вот вечный вопрос: кто раньше появился — курица или яйцо? Кто кого зазомбировал первым — Кремль Останкино или Останкино Кремль? Но, похоже, на этот вопрос ответа не существует в принципе.
