Когда в 1996-м в Украине гривна пришла на смену карбованцу, в Москве были возмущены. Оказалось, что украинцы на «десятке» изобразили Мазепу. Который предатель, изменник и вообще ужас. При этом Мазепа был равен двум Богданам Хмельницким, половинке Ивана Франко, а из десяти «мазеп» получался Тарас Шевченко. В общем, украинский гетьман был самой ходовой купюрой, а потому новая валюта хрустела с особенным цинизмом.
Об этом пишет Павел Казарин.
Но это было бесконечно давно. 20 лет назад Дмитрий Киселев вел программу «Час пик» вместо убитого Листьева, Соловьев выпускал оборудование для дискотек, Путин вел кампанию Собчака, Дугин рвал с НБП и ругался с Лимоновым, а Ольшанскому было 18 и у него не было фейсбука.
Зато теперь они все при деле. И очень хорошо. Иначе кто бы реагировал на решение украинского парламента назвать украинских националистов борцами за независимость страны?
Впрочем, возможно на амбразуру пошли бы либеральные круги. Разница лишь в том, что Кремль и его орбиты привычно ругают Украину за то, что она слишком Украина, а либералы в России огорчены, что Украина — недостаточно Россия.
Звучит как парадокс, верно?
В России есть два подхода к Украине. Один — это прокремлевский, в рамках которого независимая Украина возможна лишь в формате УССР. То есть подконтрольная, послушная и полностью в фарватере. Чтобы князь Владимир, Богдан Хмельницкий, песни протяжные, фрикативное «г», кухня сытная, хитреца и шароварное добродушие.
Другой подход — либеральный. В нем Украина — это эдакий демократический Ноев ковчег, в котором ни эллина, ни иудея, а только лишь либерализм, свободные выборы и полный отказ от коллективных идентичностей. Иногда, устав от политкорректных эвфемизмов, в России прямо говорят, что Украине не мешалобы стать «лучшей Россией».
То есть стране, которая с боями пытается развестись с Россией, предлагают подхватить хорошее российское знамя взамен плохого. В обмен на это Украине сулят приток мозгов, капиталов и сто тысяч лет беззаботного счастья. И Украина в этот момент старательно подыскивает эвфемизм, который избавил бы ее от необходимости прибегать к обсценной лексике.
Потому что Украина не пытается стать «лучшей Россией» — она пытается стать Украиной. Она не собирается подстраиваться под эмиграцию — потому что считает, что адаптироваться должен переезжающий. В конце концов, здесь убеждены, что у российского общества был шанс построить Россию мечты. Если он не реализован, то наивно надеяться построить Россию-мечту из Украины, да еще и руками украинцев.
Украинские националисты не тянут на роль интегральных героев? А тянет ли на эту роль покоритель Кавказа генерал Ермолов? Можно спросить у Рамзана Ахматовича. Или, быть может, тянет на роль идеального памятника герой балканских войн и ярый националист генерал Скобелев? Более того — даже в литературе согласья нет: у Федора Михайловича одна половина собрания сочинений — это слезинка ребенка и гуманизм, а вторая — антисемитизм и черносотенство.
То, что сегодня происходит между Киевом и Москвой, — это в том числе схватка двух трендов: постсоветского и просоветского. И в этом постсоветском поиске Украина пытается как минимум договориться о собственном прошлом внутри своих собственных границ. До недавнего времени получалось так, что есть Украина + 1. В роли этого самого «плюс один» оказывалась Галичина — история этих земель не вписывалась в термин «Великая Отечественная», потому что начиналась в 39-м, а не в 41-м.
Нацбилдинг не бывает легким. Любой новый миф конструируется на обломках старого, а то, что происходит между Россией и Украиной, — это развод и взаимное отречение. Критиковать украинский поиск собственной истории за недостаточный лоск и историзм — все равно что ругать лавину за несоблюдение маршрута. В конце концов, на то она и лавина, чтобы быть неуправлемой стихией. Если же у вас есть вопросы — вы всегда можете адресовать их тем, кто решил на склоне пострелять из ружья.
По материалам: Новая Газета
