В Украине наступило временное затишье, но никто не знает, чего на самом деле хочет российский лидер.
Война между Россией и Украиной началась так неожиданно и разгорелась так быстро, что возникает искушение назвать мотивы, движущие сторонами, сложными и непонятными. Между тем предмет борьбы вполне очевиден — это геополитические правила, управляющие Евразией спустя почти четверть века после распада Советского Союза.
Трудности начинаются дальше: Владимир Путин хочет переписать эти правила лично, и мы не знаем, какими они, на его взгляд, должны быть. Пока — благодаря перемирию — мы находимся в шатком равновесии. Во вторник украинский парламент проголосовал за укрепление связей с Европейским Союзом, но при этом одобрил временные уступки поддерживаемым Путиным сепаратистам на востоке. Украинский президент Петр Порошенко на этой неделе посетит Вашингтон с просьбами об экономической и военной помощи.
На этом фоне имеет смысл задуматься: предусматривают ли новые правила для Евразии, которые пытается утвердить Путин, что он собирается остановиться на Украине? Если да, то эту войну, возможно, удастся обуздать. Но если он продолжит «бороться за права» русскоязычного населения в других частях бывшей советской сферы влияния, нас могут ждать ужасы, о которых еще год назад мы не могли даже подумать? В ближайшие месяцы станет ясно, к каким выводам пришел Путин — и каким будет этот новый порядок, приходящий на смену тому, который установился после холодной войны.
В четверг Порошенко посетит Белый дом, которому и без того приходится иметь дело со множеством серьезных кризисов и который горячо желает, чтобы этот жизненно важный для Европы вопрос исчез с повестки дня. Основания считать такой исход возможным существуют. Когда в прошлом месяце Россия в открытую вторглась на Восточную Украину, где украинские силы упорно теснили поддерживаемых и вооружаемых Россией повстанцев, Запад отреагировал вяло. Понимая, что им придется в одиночку противостоять обладающему ядерным оружием соседу, который хвастался, что он может дойти до Киева за две недели, украинцы решили уступить.
Сейчас Порошенко и украинский парламент пообещали сепаратистам особый статус на три года и частично отложили на год ввод в действие торгового соглашения с Европой, которое исходно послужило поводом для конфликта. Украинцы надеются, что этих уступок хватит, чтобы удержать Россию от агрессии. Западные лидеры, у которых нет ни желания драться, ни лишних денег, питают такие же надежды.
Однако нам не следует путать желаемое с действительным. Если ставка Порошенко сработает, у нас появится искушение забыть об Украине, как мы забыли о Грузии после горячего лета 2008 года. Это было бы ошибкой. Путин ни о чем не забудет. Независимо от того, удержится ли достигнутый компромисс, действия Путина уже поколебали европейский порядок в сфере безопасности.
Аннексировав Крым и вторгнувшись на Восточную Украину, Путин в одностороннем порядке провозгласил, что он не подчиняется правилам сложившейся после 1991 года международной системы. Какими правилами он считает себя связанным, он пока не показывает. Постсоветский мир нарушен, и что бы ни произошло в Донбассе — густонаселенном регионе на Восточной Украине, к господству над которым стремится Путин, — на следующей неделе, в следующем месяце или в следующем году, вопрос о новых правилах останется открытым.
Путин выясняет, до каких пределов он может дойти и фактически определяет новые законы Европы. Он берет внезапностью и не стесняется применять силу, свидетельством чему могут послужить Грузия 2008 года и — наиболее наглядно — нынешняя Украина. Нам следует бы готовыми к новым неминуемым вызовам с его стороны.
* * *
До этого кризиса правила, установившиеся в Европе, выглядели простыми: в рамках Хельсинкских соглашений 1977 года (так в тексте, на самом деле, они были подписаны в 1975 году, — прим. перев.) европейцы и североамериканцы договорились о нерушимости национальных границ в Европе и о запрете менять границы путем внешнего вмешательства. Эти договоренности были дополнены Парижской хартией 1990 года и Беловежским соглашением 1991 года — трехсторонним договором между Россией, Украиной и Белоруссией о роспуске Советского Союза.
Исходя из этих соглашений, украинцы верили, что страны, возникшие после распада СССР, обладают суверенитетом и могут свободно заключать торговые договоренности с другими странами. Они также полагали, что каждая страна вправе самостоятельно разрешать свои внутриполитические проблемы и склонятся к демократии или к диктатуре в зависимости от того, что позволяют местные условия (впрочем, возможная реакция Москвы всегда беспокоила постсоветские государства). До марта так, вероятно, считал и весь остальной мир. Путин установил в России авторитарный режим — и продолжает его ужесточать, убил десятки тысяч чеченцев, но Россия осталась полноправным членом «Большой восьмерки» и провела в Сочи Олимпиаду, потому что она — суверенное государство, действующее в собственных границах.
Прибалтийские республики вступили в НАТО и в Европейский Союз, однако сохранили мирные отношения с Россией и продолжили вести с ней дела, потому что они тоже — суверенные державы, которые вправе самостоятельно делать свой выбор. Сейчас уже трудно припомнить, что еще в январе главный конфликт между Путиным и Западом был связан с отношением к гомосексуализму.
Вторгшись в Крым и аннексировав его, Путин нарушил статус-кво. В ответ на демократическое восстание на Украине и последовавший за ним отказ страны присоединяться к Евразийскому экономическому союзу, российский лидер забрал часть украинской территории. Casus belli был прост — Украина хотела самостоятельно выбирать форму правления и экономических партнеров, Путин был против, результатом стала война.
Самое сложное — понять, решит ли Путин, что аналогичные поводы для войны у него есть и в других местах, или же новые правила, которые он пишет в собственной голове, могут реализовываться без кровопролития.
Украина — шумливая и буйная демократия, поэтому ее позицию обычно легко понять. В феврале украинцы удивили мир и себя самих, продемонстрировав, что они готовы сражаться и умирать за демократию в своей стране. Когда Россия вторглась в Крым, Запад призывал Киев проявить сдержанность. Это сработало не лучшим образом.
Когда Россия попыталась использовать в Донбассе тот же сценарий гибридной войны, что и в Крыму, украинцы — опять же к удивлению всего мира и, вероятно, к собственному удивлению — проявили готовность сражаться и умирать за свой национальный суверенитет. Предпринятое Россией в августе открытое вторжение дополнительно объединило страну и укрепило ее решимость.
Сплоченность и решимость украинского народа проявились в мае, на президентских выборах, когда украинцы, выбирая из 17 кандидатов, проголосовали за Порошенко, с самого начала поддерживавшего революцию Майдана, которая дала импульс всем последовавшим в дальнейшем событиям. Он получил общенародную поддержку по всей стране и победил в первом туре. Свидетельством этих сплоченности и решимости могут служить многочисленные добровольцы, сражающиеся на востоке, и обильные пожертвования в их поддержку. На них с очевидностью указывают результаты опросов, проводящихся в преддверии парламентских выборов и показывающих высокую популярность прозападных партий. Компромисс Порошенко с Кремлем, кажущийся на Западе таким благоразумным, заставляет президента выглядеть в глазах украинцев «голубем» и создает для его партии определенные политические риски.
К несчастью для Украины столь же очевидно, что военные возможности страны крайне ограничены. Украина — банкрот. Зимой ей трудно будет найти средства на отопление. Ее государственная машина полностью сгнила и сейчас медленно восстанавливается. Конечно, революция Майдана и военные успехи, которых Украина достигла этим летом в боях с возглавляемыми и вооружаемыми русскими повстанцами в Донбассе, наглядно демонстрируют, что было бы глупо недооценивать готовность украинцев сражаться за демократию и суверенитет.
Усмирить эту страну будет непросто.
Однако слабость украинского государства и могущество российской армии также заставляют думать, что недавние заявления Путина, сказавшего, что он мог бы быть в Киеве через две недели и что никому не следует шутить «с одной из самых мощных ядерных стран» — это не праздная похвальба. Вот почему Порошенко пошел на сделку с Россией. Именно поэтому понимать, каким может быть следующий шаг России, так важно — и вот здесь мы сталкиваемся со сложностями.
Мы знаем, какой была первоначальная цель Путина. Он хотел, чтобы Украина превратилась в двойника Казахстана и Белоруссии — суверенных стран с авторитарными режимами, политически подчиняющихся России.
Однако после того, как главный союзник Кремля на Украине президент Виктор Янукович явным образом не сумел построить такой режим — и после того, как Россия сумела добиться особого статуса на три года для поддерживаемых ей повстанцев Донбасса, — нам все еще непонятно, какими Путин видит свои пределы, какие части мира, по его мнению, Москва должна контролировать и какие формы должен принимать этот вассалитет. Когда Путин говорит о «Новороссии» — некоей смутной территории на юго-востоке Украины, — каковы его конечные планы? Идет ли речь об аннексии в крымском духе, об участи Приднестровья (маленького региона, провозгласившего в 1990 году независимость от Молдавии) или о марионеточном государстве, подобном Южной Осетии, которая была отделена от Грузии в 2008 году?
Когда Путин говорит о защите прав этнически русского и русскоязычного населения, какую часть Украины, все население которой двуязычно, он имеет в виду? Может ли его определение распространяться на всю Левобережную Украину, входившую в 18 и 19 веках в состав Российской Империи и включающую в себя изрядную часть Киева и территории на восточном берегу реки Днепр? Возможно, он имеет в виду вообще всю Украину кроме Галиции — украинского Пьемонта, трех западных областей, которые до Второй мировой войны находились под властью Польши?
Разумеется, Украина — это только начало. Вся Белоруссия говорит по-русски, и грань между русскими и белорусами намного менее отчетлива, чем между украинцами и русскими. Почти треть населения Казахстана — этнические русские, недовольные тем, что им после распада Советского Союза стали — как они сами считают — навязывать казахский язык. Живут они в основном в северных степях, граничащих с Россией. Действия Путина на Украине ставят новые вопросы об этих землях и этих людях, что заставляет лидеров Казахстана и Белоруссии, некогда бывших самыми верными союзниками Путина, с сомнением отзываться о его украинской авантюре.
Страны Прибалтики состоят в ЕС и в НАТО. Однако в них живет много русских и русскоговорящих. Вдобавок, как и Украина, в прошлом они находились под властью Российской Империи. Делает ли их это в глазах Путина законной добычей? В своей речи в Эстонии Обама провел четкую черту, отметив, что нападение на любого из членов НАТО считается нападением на весь альянс, но Путин, старый хитрый полковник КГБ, уже продемонстрировал, что, помимо прямого вторжения, у него есть и другие способы дать почувствовать свое влияние. Российские официальные лица уже говорят о «дискриминации» русскоязычного меньшинства в других странах бывшего советского блока.
Говорить о подобных мрачных вариантах развития событий имеет смысл, потому что никто, включая самого Путина, сейчас не знает, как далеко могут простираться претензии Кремля. Мы не можем позволить «недомиру» в Донбассе, где по-прежнему продолжают гибнуть люди, заслонить для нас эту неприглядную новую реальность. Сейчас Украина оказалась на передовой, напрямую столкнувшись с вызовом, который Россия бросает постсоветскому миропорядку. Однако борьба, затрагивающая нас всех, на этом не заканчивается — напротив она только начинается.
Христя Фриланд — член парламента от Торонто и автор книги «Плутократы: подъем новых глобальных сверхбогачей и падение всех прочих» (Plutocrats: the Rise of the New Global Super-Rich and the Fall of Everyone Else).
