Переселенец из Славянска рассказал о причинах донецкого сепаратизма, боевиках-кадыровцах и необходимости информационной войны. От таких реалий половина жителей Славянска уже убежала в более спокойные районы.
Остальные учатся выживать. В этой войне победит не столько оружие, сколько слово, потому что война идет за души людей.
С Сергеем из Славянска мы встретились в уютной столичной кофейне на Прорезной. Еще полгода назад он 11 дней прожил на Майдане — раздавал газеты «Голос Майдана», помогал, чем мог. Дома он держал 9 коз, продавал ежедневно до 30 литров козьего молока, как шутит, «имел свой маленький бизнес». Сейчас он «благословил» свое козье стадо в соседнее село («на некоторое время им хватит и мяса, и молока»), а сам отправился на Буковину искать лучшей доли. Потому что в родном городе жить стало опасно. И не только потому, что взрываются снаряды.
Мы беседуем и пытаемся понять: что же это случилось с людьми, откуда столько ненависти и лжи, которая противоречит здравому смыслу? И как все исправить?
Местные как огня боятся бандеровцев и «Правого сектора»
— Сергей, что заставило вас покинуть родные места и отправиться «к бандерам»?
— (Смеется). Это для них они — «бандеровцы», а для меня — братья, которые пригласили меня к себе, приютили. А что заставило? Видимо, устал. Больше месяца мы прожили без света, без интернета, с перерывами телефонной связи, почти постоянным прослушиванием моего телефона.
— Сейчас много противоречивой информации о том, кто же эти сепаратисты, раздувающие огонь противостояния? Что ими руководит: страх, деньги или желание «поцаревать»?
— К сожалению, я не могу сказать, что там только заезжие наемники. Подавляющее большинство — это местное население. Оболваненные, зашоренные — но это местные. Они как огня боятся бандеровцев и «Правого сектора». Их никто не видел, но люди готовы ложиться под танки только для того, чтобы «в дом мой не зашла чума желто-голубого фашизма». Это у них такой лозунг. И убеждать в обратном — бесполезно, настолько оно уже в глубине сознания.
— Но почему?
— Такой здесь, как говорят, менталитет, особенно в Славянске. Он себя называет «древний купеческий город» — так оно и есть, но от того духа настоящего купечества уже почти ничего не осталось. Этот менталитет сформировался еще в годы Голодомора, когда люди в селах постепенно вымирали, и единственный способ спастись был осесть в городах. А там урбанизация была против Украины.
Городское население — это преимущественно пролетарии, а они всегда были такими безалаберными. Они называют себя безбашенными, у них есть такой лозунг: «А нам все равно». В начале 90-х там был всплеск демократии, но потом все вернулось на круги своя, и даже хуже стало — власть захватили местные бандюки, которые поделили с милицией сферы влияния.
И политика, как подстилка, стала им служить. У них такие правила, что нам хорошо и так, нас все устраивает: лучше дать взятку, чем жить честно, лучше иметь «крышу», чем бороться. И выборы это постоянно показывали. Для них главное, чтобы был «свой». Кого ни предлагают от Донбасса — это святое дело, хотя оно и плохо пахнет, но наше, родное. Когда Кучму выбирали и первый, и второй раз — Славянск стоял за него.
— А как в Славянске относятся к Неле Штепе с ее тягой к шику и стремлением всех «строить»? Нормальные люди воспринимают это как недоразумение.
— А какое недоразумение? Она своя. Она человек той среды. Вот что говорить, если она в декабре заявила: «Я хозяйка этой земли и владычица этого города», а ни один человек не запротестовал, не сказала ей «тише». Это говорит само за себя.
— А где она сейчас?
— Ходят слухи, что Штепа сейчас сидит на третьем этаже в исполкоме. Пономарев — на втором, а она — на третьем. Но непонятно — то ли под защитой, то под арестом.
«Я дважды в день пересекал линию фронта»
— А какова сейчас ситуация в самом городе. Мародеры есть?
— Сейчас я не знаю, сколько в Славянске осталось населения. Многие сбежали после бомбардировок и уличных боев. Особенно южная часть города, которая повернута к Карачуну (господствующей на местности высоте — А.). Я не знаю, откуда у них появился легкий танк «Нона», который прячется во дворе 6-й школы, за домами. Выдвинется из-за дома, бабахнет и скроется. А военные — в ответ. А российское телевидение потом всем рассказывает, что солдаты стреляют по школе. Поэтому многие уехали. Я раньше каждый день по 30 литров молока продавал, а в последнее время — не более трех литров.
Процентов 50 осталось, а то и меньше, в основной массе — старшего поколения. Младшие, с детьми, еще в конце апреля — начале мая начали эвакуироваться. А старшее более привязано: «Мы это наживали годами, как его бросить?».
— А куда уехали?
— Вот что интересно: боятся Украины, боятся бандеровцев, боятся «Правого сектора». А я ни одного человека не слышал, кто бы бежал в Россию. Один собирался, да и тот — через Харьковскую область. Все бегут в Харьковскую область, Днепропетровскую. Но почему-то потом оказываются или в Киеве, или на Западной Украине.
— Изменилось ли отношение людей к ситуации после начала серьезных боев? Как воспринимают там украинских военных?
— Боятся. Пропаганда там прессом прокатилась, особенно из России. Пугали, что придут бандеровцы. А теперь любые потери или стрельбу списывают на адрес Национальной гвардии и украинских военных.
— А к «ополченцам» отношение изменилось?
— Сами «ополченцы» изменились. Сначала большинство было местных, так называемый «контингент». Одна знакомая рассказала, что к соседу с криминальным прошлым пришла милиция и заявила, что или пойдет в ополчение, или они на него поднимут все его дела. Он, конечно, послал, но многие пошли. У меня в день референдума зашел разговор с одним из местных «колорадос», он говорит, что вся милиция на их стороне. И я сам видел несколько патрулей — и пеших, и на машине, — они работают, как ни в чем не бывало.
Я дважды в день пересекал линию фронта — возил туда молоко и обратно на посты. Я видел, как постепенно меняется контингент, становится более цивилизованный и в разговоре, и в поведении. И среди людей в Славянске все больше и больше уважения к ним. Местное население называет их не иначе , как «наши ребята».
— А кадыровцев среди них много?
— Немного, но есть. У меня был один случай, когда я проходил через блок-пост. У меня взяли паспорт, а там адрес: Андреевка, ул. Первого мая. И тут кто-то бросает: «Улица Первого мая. Хорошее название». А второй в ответ: «Не переживай, придут бандеровцы, будет улица Бандеры или Шухевича». Задело меня. Говорю: «Ребята, мы все под Богом ходим, ситуация тяжелая. Как говорил писатель, „чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы“.
К Богу надо возвращаться, а не поклоняться: кто Бандере, кто Януковичу». Они: «А при чем здесь Янукович?». Говорю: «Так вы же его мне вернуть хотите. А он мне не нравится. Мне больше нравится Иисус Христос». Загорелась дискуссия, и тут сзади вдруг слышу, как небольшой щупленький рыженький человечек с выразительным кавказским акцентом говорит: «Это ваш Бог виноват». И все. И все вдруг потухли и разошлись по своим местам. Он один был на том посту. Но его все слушались.
— А ребята из батальона «Донбасс» — кто они, откуда?
— Те ребята, кого я знаю лично, — они местные, донецкие. Города не называю, но они отсюда. Знаю их по Майдану. А кто они были в реальной жизни — не знаю. Да, если бы и знал, не сказал бы. Мало чего…
«Люди же не знают истории! А начинаешь с ними дискутировать — задумываются»
— А сами Вы как на Майдан попали?
— О событиях 1 декабря узнал от брата, который живет в Киеве. Я пытался связаться с кем-то из местных, сказать, что надо что-то делать, но безуспешно. 3 декабря вечером решил выйти на площадь. Там собралось около двух десятков детишек. Когда подошла милиция и спросила, будем ли подавать заявление на проведение митинга, выяснилось, что никому из них нет восемнадцати. Заявку подал я, мы все оформили, начали выступать. А потом пришла то ли директор школы, то ли заведующая районо, и спросила у них, выучили ли они уроки — и ребята начали расходиться. Вот и все. А я подумал, что так не должно быть. Собрался и поехал. Денег не было, но посоветовался с женой и продал одну козу. Хотя было жалко — они же все, как родные, кормилицы.
— Как соседи отнеслись к Вашей поездке?
— Да так (крутит пальцем у виска). Сказали: или дурак, или идейный. А я понимаю, что с этим надо что-то делать, потому что эта война может перерасти в партизанско-гражданскую, если не объявить пропагандистскую войну.
— Но воспримут ли эту информацию, если она будет совершенно противоположной картинке российского 1 канала?
— Но это надо делать. Это ужас, который надо ломать. Они все делают грамотно — первым делом они захватили телебашню на Карачуне, «вырубили» телевидение, интернет. Они не допускают того, чтобы хотя бы один канал пробился на этот регион.
Надо вернуть нормальное телевидение, интернет. У нас очень популярны «Русское радио», «Шансон» — туда можно и нужно вставлять потихоньку какие-то темки: история, культура, комментарии, интервью с интересными людьми. Люди же не знают истории! А начинаешь с ними дискутировать — задумываются.
Нужны открытки, газеты, каналы распространения. Искать единомышленников и объединять их — это надо. И обязательно — обратная связь. Дать несколько страниц в сети «Интернет», контактные телефоны (желательно МТС), и мы получим тех, кто не равнодушен, чтобы «расшатывать» равнодушных.
— Я разговаривала с Олесем Донием, у него был этот проект — выпуск газеты вроде «Настоящий Крым», «Настоящий Донбасс». Он сказал, что проект существует до сих пор. Но есть проблема с распространением, потому что это сейчас реально опасно.
— Но можно делать это в форме листовок и разбросать с вертолетов. Хочу сказать, что Пономарев за листовки, которые призывали людей прятаться в случае начала обстрела, угрожал расстрелом. Значит, они этого боятся. И, значит, это действует.
Просто без информационной войны мы такую войну не выиграем. Западной Украине это трудно понять и Центральной тоже. Они хоть какую-то информацию имеют. Я удивился, когда на Западной Украине мне сказали, что там больше 80% жителей побывали за границей, увидели и подышали волей. А у нас вся воля заключается в том, что я сумел спрятаться в погребе и втихаря съесть банку варенья. О свободе как таковой там не хотят слышать и сейчас. И украинское там не любят и боятся. Когда победила Оранжевая революция, там очень горевали. А когда вернулся Янукович — очень радовались. Там не нужна подтасовка выборов — там действительно много людей против Украины. Это надо менять.
Крик души
«Новые границы всегда пишутся кровью»
— Поставлю, возможно, провокационный вопрос, но время от времени в обществе возникает мысль: «А может, ну его! Насильно мил не будешь. Если люди так искренне не любят Украину, зачем их удерживать?».
— Горбачев как-то сказал: «Как бы нам этого не хотелось, но новые границы всегда пишутся кровью». Если переписывать сейчас границы — будет много крови. Сказать, что эта земля нам не нужна? Да, она нам — как чемодан без ручки: и тяжело нести, и выбросить жалко. Но это наша земля. Хоть я и убегаю из той земли, но я бегу с такой болью… Да, она подверглась пропаганде, влиянию России, но она не сама поддалась.
Бросить этот край Украины намного проще. Но как-то эта тема зашла на Майдане, и один дядько только покачал головой: «Э-э- э, если мы так будем говорить, то мы и за Чопом не остановимся». Я не знаю, откуда мужик тот — где-то с Западной Украины. Но в его словах правда.
— Донбасс все время кричал, чтобы их услышали. Но услышат ли сейчас нас?
— Надо говорить с ними, чтобы услышали. Я и на Майдане говорил, и все время говорю одно и то же: если мы отбросим их и оставим один на один с Россией — они будут мстить нам. Они сейчас нас считают предателями. С одним как-то заговорил, спросил: «Зачем тебе Россия, тебе же и так хорошо живется»? А он в ответ: «Это вы , гады, продались американцам». А я смеюсь — если я кому-то и продался, то своим козам. А больше меня никто не хочет покупать. Но там очень распространена навязана мысль, что вся Украина продалась Европе и Америке.
Но если начинаешь говорить с ними по-доброму, начинаешь задавать вопросы — задумываются люди. Нужно больше с ними говорить, распространять правду через приграничные районы — Харьковскую, Днепропетровскую области. Люди же ездят, общаются. Им надо доносить правду — тогда у них возвращаются мозги на место, они начинают мыслить. Без этого ничего не будет. В этой войне победит не столько оружие, сколько слово, потому что война идет за души людей.
