Призрак бродит по Европе, призрак русского империализма.
Когда в 1999 году Владимир Путин впервые пришел к власти, он прибегал к идеологической риторике, но действовал рационально. Он прислушивался к разным людям – в том числе, таким, как либеральный экономист Алексей Кудрин и Владимир Сурков, которые были готовы говорить ему неудобную правду и ставить под сомнение шаблоны. Путин мог считать распад Советского Союза величайшей геополитической катастрофой ХХ века, но понимал, что не сможет его воссоздать. Возможно, лучшей метафорой для его курса было то, что он вернул советский гимн, но с новыми словами. Никто даже не думал о возвращении России к провальной советской модели плановой экономики. К тому же Путин, который всегда носит свой крестильный крест и часто называет себя верующим, поддерживал некогда притеснявшуюся Русскую православную церковь.
Он был российским патриотом, но был готов сотрудничать с Западом, когда это было в его интересах. После 11 сентября он одним из первых выразил свои соболезнования США и поделился разведывательными данными об Аль-Каиде. Путин не стеснялся выступать против Запада, защищая российские интересы – в 2008 году он сделал невозможным вступление Грузии в НАТО, начав войну против крайне прозападного президента Михаила Саакашвили, – но всегда тщательно выверял свои шаги, стараясь минимизировать отрицательные последствия и максимизировать положительные. Он прекращал поставлять газ Украине, натравил хакеров на Эстонию и послал солдат в Грузию, однако всегда следил за тем, чтобы убытки от этих попыток утвердить региональную гегемонию были ограниченными, терпимыми и краткосрочными.
Однако, это был “старый” Путин. Сейчас Запад сталкивается с совсем другим российским лидером.
По всем рациональным критериям аннексия Крыма не имеет смысла. Россия и без нее обладала на полуострове огромным влиянием, но при этом – в отличие от Украины – не была обязана субсидировать Крым (сейчас Москва уже обещала ему 1,5 миллиарда долларов). Присутствие российского Черноморского флота в порту Севастополя было обеспечено до 2042 года. Между тем, любое вторжение наверняка должно было разозлить Запад и вынудить его поддержать любое правительство, пришедшее на смену Виктору Януковичу – независимо от его состава и конституционности.
Во внутренней политике российский президент также не проявляет характерного для него ранее прагматизма. Вместо того, чтобы играть роль арбитра между различными кланами и интересами, Путин все ближе подходит к автократии. Его круг союзников и советников сократился до тех, кто полностью разделяет его идеи. Благоразумные технократы вроде министра иностранных дел Сергея Лаврова и министра обороны Сергея Шойгу, судя по всему, не участвовали в принятии решений по Крыму и лишь выполняли приказы сверху.
Новой основой российской политики стал сплав лояльности Кремлю с патриотизмом. Красноречивый факт: российских инакомыслящих – от журналистов, не согласных с официальным курсом, до участников уличных протестов – теперь объявляют либо «иностранными агентами» (каждое движение, благотворительное общество или организация, которые принимают деньги из-за рубежа, должны теперь регистрироваться в этом качестве), либо невольными жертвами и переносчиками пришедшей извне заразы. Источником этой заразы называют Запад, космополитизм и аморальность которого, по мнению Путина, угрожают российской идентичности. В результате сильно испортились отношения президента с российской элитой, многие из которой учились за рубежом, успели поездить по миру и активно интересуются экономическими перспективами за границей.
В свой первый президентский срок Путин обеспечил членам элиты большие возможности, однако сейчас он не только ей не доверяет, но и считает ее непатриотичной. С 2008 года Россию покинуло около 420 миллиардов долларов, и в 2013 году Путин осудил ту «часть элиты, которая предпочитала воровать и выводить капиталы и не связывала своё будущее со страной, где эти капиталы зарабатывались». Он запустил программу «деофшоризации», которая подтолкнула российские горнодобывающие, металлургические и производящие грузовики компании объявить о своем возвращении в Россию. Александр Бастрыкин, влиятельный глава Следственного комитета и один из ближайших сторонников Путина, пообещал бороться со схемами, нацеленными на вывод капитала из страны.
Все эти меры характерны для оборонительного подхода, который требует, чтобы Запад не вмешивался в российскую политику и не соблазнял страну Путина своими идеями и ценностями. В таком контексте свержение Януковича на Украине неминуемо должно было стать катализатором для решительного выражения нового империализма. С точки зрения Кремля, в Киеве прозападное и поддержанное Западом оппозиционное движение свергло легитимного лидера, предпочитавшего Россию Европейскому Союзу, и в процессе поставило под угрозу свободы и перспективы русского населения на востоке Украины.
Возможно, миру стоило обратить больше внимания на то, что Путин провозгласил 2014 год «Годом культуры» в России. Это означало, что страна подчеркивает свою уникальную идентичность и делает упор на «культурные корни, патриотизм, ценности и этику». Таким образом, речь шла о новой доктрине российской исключительности, создаваемой и внедряемой лично Путиным. В свете этого нестабильность на Украине не просто давала ему возможность вмешаться – она требовала вмешательства.
Империализм, порожденный идеями Путина о российской идентичности, не совпадает полностью ни с царистским, ни с советским. Царизмом двигала логика экспансии – максимального расширения российских земель. При этом, хотя Российская Империя была многонациональной, никто не сомневался, что этнические русские были в ней главным народом, а все прочие – за исключением таких немногочисленных групп, как, например, прибалтийские немецкие аристократы, на которых опирался царь Николай I, – были подданными второго сорта. Речь идет именно о Russkii, этнических русских, а не о Rossiiskii, русских по гражданству. Напротив, советский империализм воплощал собой – по крайней мере, теоретически, – политическую идеологию, которая не ограничивала себя одним народом или культурой, придерживалась интернационалистской риторики и была нацелена на проповедь.
Путин потратил немало усилий, чтобы создать новый российский государственный национализм, лишенный утробного антисемитизма Российской Империи не отражающий расизм и ксенофобию, которые широко распространены в российском обществе. Президент также не заинтересован в прямой российской экспансии (только в расширении политического влияния) или в экспорте какой-либо политической философии. По мнению Путина, «русский народ, безусловно, является, костяком, основой, цементом многонационального российского народа». Другими словами, хотя этнические русские не правят государством, они обеспечивают основы «русской цивилизации», на которых оно покоится.
Называя Россию «цивилизацией», Путин дает понять, что он возвращается к освященной веками вере в то, что в России есть нечто уникальное, связанное не только с ее этнической идентичностью, но и с ее историей, и с ее культурой. Эта вера возникла, когда страна стала главным оплотом восточного Православия после падения Константинополя. Как выразился Путин в 2012 году в своем послании Федеральному собранию: «Для возрождения национального сознания нам нужно связать воедино исторические эпохи и вернуться к пониманию той простой истины, что Россия началась не с 1917-го и даже не с 1991 года, что у нас единая, неразрывная тысячелетняя история, опираясь на которую мы обретаем внутреннюю силу и смысл национального развития».
Путинская идея русскости совмещает суровый героизм советских защитников Сталинграда с восторженной казачьей преданностью царю, но не включает в себя ни гуманизм Андрея Сахарова, ни аскетический морализм Льва Толстого. Это – подтасованная версия русской истории и философии, которая подкрепляет представления Путина о национальной исключительности. Недавно президент рекомендовал российским губернаторам читать работы трех видных мыслителей 19-20 веков: Николая Бердяева, Владимира Соловьева и Ивана Ильина. Эти три философа, которых Путин часто цитирует, также верили в то, что России принадлежит особое место в истории. Они романтизировали повиновение сильному правителю, способному обуздывать бояр и защищать народ от культурного разложения, и считали, что православная церковь должна защищать русскую душу и русские идеалы.
Таким образом, Путин напрямую апеллирует к классической российской дихотомии между автократией и анархией, а также к опыту, пережитому страной в 1990-х годах, когда не было надежной и сильной центральной власти, и России пришлось столкнуться с восстанием, бандитизмом и нищетой, а также утратить геополитическое значение. В 2013 году в очередном послании Федеральному собранию Путин провел параллель между авторитаризмом и общественным порядком, заявив: «Конечно, это консервативная позиция. Но, говоря словами Николая Бердяева, смысл консерватизма не в том, что он препятствует движению вперед и вверх, а в том, что он препятствует движению назад и вниз, к хаотической тьме, возврату к первобытному состоянию».
Именно на этом основано новое мировоззрение Путина. Бывший политический прагматик теперь верит в уникальность российской культуры, в нависшую над этой культурой угрозу и в то, что именно он должен ее спасти. Он хочет не агрессивно расширять империю, а защищать цивилизацию от «хаотической тьмы», которая восторжествует, если он позволит Западу политически окружить и культурно колонизировать Россию.
Идея империи, основанной на цивилизации, играет для Путина ключевую роль. Некоторые соседние страны, в частности, страны Закавказья, по его мнению, должны признать себя частью российской сферы политического и экономического влияния, а также оборонного периметра России. Однако насильственно приводить их под прямой контроль России он не хочет, потому что они не населены этническими русскими. Даже отделив в 2008 году от Грузии Абхазию и Южную Осетию, Москва не аннексировала их, а превратила в независимые марионеточные государства.
При этом Путин убежден, что Москва должна защищать русских по всему миру. Все регионы, где есть русское или русскоговорящее население, и где господствуют или господствовали русская культура и Русская православная церковь, – «наши». Хотя Путин считает своей миссией «собирать русские земли» подобно князю 15 века Ивану Великому, это не обязательно означает, что сегодня он должен был оккупировать Крым, а завтра оккупирует Донецк и населенный русскими Северный Казахстан. Однако это помогает понять, что он считает принадлежащим России по праву. Оправдывая аннексию Крыма, он заявил, что в результате распада Советского Союза «русский народ стал одним из самых больших, если не сказать, самым большим, разделенным народом в мире».
Крым – регион исторически, этнически и культурно русский, и именно поэтому, когда крымчане проголосовали за аннексию, Путин одобрительно заметил: «После тяжелого, длительного, изнурительного плавания Крым и Севастополь возвращаются в родную гавань, к родным берегам, в порт постоянной приписки, в Россию!» Напротив, с молдавским Приднестровьем или с Восточной Украиной все не так очевидно. Приднестровские русские – относительно новые колонисты, прибывшие в регион после Второй мировой войны, а на Восточной Украине, помимо русских городов, есть католическая, украинская деревня.
Сейчас Путин отстаивает свою концепцию «русской цивилизации» внутри страны так же активно, как и вовне, и напрямую увязывает эти два направления. В прошлом он был патриотом, православным верующим и социальным консерватором, но отделял личные взгляды от государственной политики и не пытался диктовать обществу свое мировоззрение. Более того, в 1999 году он говорил, что «там, где есть государственная идеология как нечто официально благословляемое и поддерживаемое государством, там, строго говоря, практически не остается места для интеллектуальной и духовной свободы, идейного плюрализма, свободы печати – а значит, и для политической свободы».
Однако теперь он хочет запретить то, что раньше просто не одобрял. Новая консервативная политика с законами против «пропаганды гомосексуализма», жестоким преследованием участниц панк-группы Pussy Riot после их «кощунственного» выступления в церкви и усилением контроля над СМИ указывает на новую моральную платформу – националистическую и культурно-изоляционистскую. Вслед за «деофшоризацией» российской элиты Путин начал то, что можно назвать «моральной деофшоризацией». В последних его выступлениях он постоянно заводит речь о «разрушении традиционных ценностей», угрожающем российскому обществу моральной деградацией.
В связи с этим на первый план выходит Русская православная церковь – как символ и бастион традиционных ценностей и всего, что они означают для нового империализма. Русское православие никогда не делало акцент на проповедь. Выживание и чистота учения для него всегда были важнее экспансии. То же самое можно сказать и о мировоззрении Путина. Во время своего прошлого президентского срока он использовал поддержку церкви, однако она оставалась лишь одним из многих союзников власти. Однако теперь церковь стала одним из самых последовательных и заметных сторонников путинского проекта государственного строительства. Она поддерживает президента с кафедры и в телеэфире. Говоря о Крыме, протоиерей Всеволод Чаплин, активно выступающий в поддержку Путина, заявил, что церковь давно считает «русский народ разделенной нацией на своей исторической территории, которая имеет право на воссоединение в едином государственном теле».
В 1999 году, став исполняющим обязанности президента, Путин выпустил личный манифест, в котором подчеркнул, что советский коммунизм двигался «по тупиковому маршруту…, который проходил в стороне от столбовой дороги цивилизации». Теперь он сам ищет способы сойти с этой столбовой дороги. Выступая в 2013 году на заседании международного дискуссионного клуба «Валдай», он предостерегал от «механического копирования чужого опыта», так как «вопрос обретения и укрепления национальной идентичности действительно носит для России фундаментальный характер». Он возложил на себя эту задачу во имя личного и национального величия. Народ с особой судьбой не должен прийти в упадок, обмануть ожидания и отказаться от своей миссии.
Все это объясняет, почему западным правительствам – особенно агрессивно-рассудочной администрации США – трудно понимать Путина и взаимодействовать с ним. Слишком многое теряется при переводе. Путин – не сумасшедший и не фанатик. Просто с ним произошло нечто необычное – идеалисты у власти часто становятся прагматиками, а он, наоборот, стал из прагматика идеалистом. Теперь он считает свою роль и судьбу России великими, уникальными и неразрывно связанными. И даже если его империя существует только у него в голове, даже если ее границы туманны, а интеллектуальные основы сомнительны, остальному миру все равно придется иметь дело с этой конструкцией, пока Путин остается в Кремле.
