Плохо спланированная интервенция не только создаст проблемы РФ, но также ободрит и активизирует исламских радикалов.
Об этом написал Павел Баев, политолог, профессор Института исследований мира (Осло).
Россия начала вторжение в Сирию в конце сентября 2015, сразу после выступления Путина на Генеральной ассамблее ООН. На первый взгляд сирийская кампания Москвы кажется торопливой импровизацией; не возникает ощущения разумного планирования или осторожной оценки рисков.
Тем не менее, эта интервенция была подготовлена предыдущими экспериментами и традицией Москвы использовать военную мощь в качестве инструмента политики. Парадоксальным образом, интервенция отмечает как продолжение политики России на Ближнем Востоке, основанной на манипулировании конфликтами, так и отказ от осторожного маневрирования, целью которого являлось использование ошибок США. В принятии решений относительно этого рискового предприятия Москва руководствовалась комбинацией прагматичных расчетов и эмоциональных реакций.
Путь в Латакию
Первой точкой отсчета для анализа текущих операций является история советского военного вмешательства в Сирию, уходящая корнями в переворот 1970 года, в результате которого к власти пришел Хафез Асад. Асад дал СССР право обустроить военную базу в Тартусе в обмен на масштабную помощь. Во время сирийской войны с Израилем в 1973 году СССР организовал мощный воздушный мост на сирийскую территорию (за две недели поставлялось до 3 750 тонн припасов), а также морской мост (транспортный корабль Илья Мечников был потоплен израильскими ВМС). Помощь СССР Асаду была значительной, но все же несравнимой с поддержкой, которую Запад оказал ее противникам, включая Израиль.
Чтобы начать новую страницу в отношениях с Сирией в 2005 году Путин согласился списать 75% долга Дамаска перед СССР (на сумму $13 млрд.) и подписал новые коммерческие контракты на поставку оружия. Но после того, как Израиль высказал возражения, Кремль отменил доставку тактических ракет и комплексов С-300. С начала гражданской войны в Сирии Кремль вновь увеличил поставки оружия режиму Асада и не требовал от Дамаска немедленной оплаты.
Прийти на помощь другу-диктатору в 2012-2013 годах было рискованным шагом, но Путин верно подсчитал, что танки и артиллерия позволят режиму противостоять повстанцам. К этим подсчетам прибавлялась решительная мотивация борьбы с революциями. Это выгодно Кремлю, поскольку коррумпированный авторитарный режим Путина и сам постоянно находится под угрозой роста внутреннего недовольства. Еще одной мотивацией поддержки Асада стала убежденность, что это сделает российского лидера главным борцом с революцией. Российский президент отрепетировал это обращение, выступая перед ООН 28 сентября. Но не менее важно, что Путин явно воспринимает сирийское вторжение как часть борьбы за выживание режима Асада.
Атаковать поддерживаемых Западом повстанцев, которые угрожают свергнуть «легитимную» сирийскую власть для него не менее, а, возможно, и более важно, чем борьба с ИГИЛ. Именно поэтому призыв Обамы о необходимости «стратегической коррекции» не был услышан в Москве. Путин считает каждого сирийского повстанца террористом, что очень упрощает воздушную кампанию – и делает ее совершенно безнадежной.
Самостоятельное предприятие
Как именно в Москве принималось решение относительно вторжения в Сирию, с точностью реконструировать невозможно (хотя можно предположить, что тупик в Донбассе был значимым фактором).
Но техническая подготовка явно была проведена за несколько недель, так что начало воздушной кампании застало большинство участников сирийской войны врасплох. Вначале у Путина были поводы считать свои действия успешными, поскольку относительно незначительное использование силы привело к огромному политическому резонансу и сделало Россию «незаменимым» игроком в вопросе разрешения конфликта.
Тем не менее, этот успех оказался кратковременным и после первого относительно гладкого месяца бомбардировок Кремль понял, что придется действовать более активно, по крайней мере, чтобы поддержать энтузиазм внутри страны.
Первая катастрофа
Российское вторжение в течение восьми недель продолжалось без видимых потерь – до 24 ноября, когда турецкая F-16 сбила нарушивший границы воздушного пространства Турции бомбардировщик Су-24; после этого вертолет Ми-8 был потерян во время спасательной операции.
Этот «удар в спину» от Турции привел Путина в ярость, но военный ответ РФ на инцидент повышает риск катастрофы в ближайшем будущем. В частности, Москва отправила в Сирию дополнительную эскадрилью Су-30, чтобы все российские бомбардировщики сопровождались истребителями. На базу в Латакии отправлена самая современная (и не прошедшая испытаний) С-400 «Триумф», что расширило сферу влияния российской ПВО. Все это увеличивает вероятность человеческой ошибки; кроме того, техподдержка и поставки припасов на плохо экипированную базу также могут стать проблемой.
После того, как был сбит Су-24, Россия намеренно увеличило число атак по деревням туркоманов и силам поддерживаемой турками Свободной сирийской армии; ее отношение к «сопутствующим жертвам» остается безразличным. Это, без сомнения, приведет к росту количества недовольных Москвой; соответственно, растет и вероятность теракта на российской базе в Сирии или нападения на конвои, направляющиеся в Тартус или из него.
Сложно сказать, что станет следующей проблемой российской интервенции – случайное воздушное столкновение, крушение по техническим причинам или теракт, поскольку вероятность всех трех событий очень высока. Но ясно другое – ответ Москвы будет наверняка направлен не туда, будет непропорциональным и намного превысит предел допустимого риска.
Продление существования режима Асада не обязательно означает победу. Поэтому отсутствие значимых результатов принуждает российское руководство увеличивать масштаб вторжения, несмотря на то, что солдат для наземной операции Москва отправлять по-прежнему не хочет. Но парадокс состоит в том, что, чем масштабнее воздушная операция, тем сложнее ее поддерживать. В отличие от СССР в 1973, России в 2015 очень сложно налаживать воздушный и морской мосты в Сирию – РФ понадобились восемь турецких кораблей для того, чтобы организовать необходимые поставки. Даже если мы отбросим вероятность того, что Турция перекроет Босфор и Дарданеллы, становится ясно, что логистика – главная слабость этой операции, в которой не предусмотрены ни четкое определение победы, ни план отступления.
Россия считает всех, кто сражается против Асада, врагами, которые подлежат авиаударам (тогда как Хезболла, которую поддерживает Иран, под это определение не подпадает). «Принципиальная» позиция Москвы не делать различия между «плохими» и «хорошими» террористами не дает Путину никакого морального превосходства. Скорее, она делает попытки Франции и других членов возглавляемой США коалиции договориться с РФ не только безнадежными, но и контрпродуктивными.
Российская интервенция ведет к росту недовольства в различных сирийских общинах, таким образом, увеличивая поле для вербовки террористических и экстремистских сетей. Она также создает поводы к присоединению к таким сетям внутри России, в первую очередь – на Северном Кавказе. Плохо спланированная интервенция не только создаст проблемы РФ, но и будет ободрять исламских радикалов, таким образом усиливая тех, кто распространяет хаос и жестокость на Ближнем Востоке.